24.05.2005 ХОЛОКОСТ В ЛИТВЕ - Фрагменты истории еврейской семьи

ХОЛОКОСТ В ЛИТВЕ - Фрагменты истории еврейской семьи

Наум Рыклянский
1
Холокост, сталинский ГУЛАГ, депортация в Сибирь, государственный антисемитизм, уничтоживший в Советском Союзе еврейскую культуру и родной язык идиш, а также лучших представителей нашего народа, оставили у меня в сознании и жизни неизгладимые отметины, повлияли на судьбу всей нашей семьи. Даже сейчас, когда у меня, казалось бы, все благополучно, все равно по ночам снятся кошмары и мучают воспоминания тех страшных лет. Вспоминать ужасы тяжело, а забыть невозможно. Забыть не позволяют ни чувства, ни разум, ни долг перед будущим.
Итак, я хочу рассказать о моей семье, о ее судьбе, об уничтожении евреев в Литве.
Я родился в 1933 году в литовском городе Каунасе. Мое детство до восьми лет прошло в небольшом городе Укмерге, что недалеко от Каунаса. В этом уездном городе жило много поколений предков моих родителей. В начале XX века, когда Литва еще была частью Российской империи, город назывался Вилкомир, и около 90% его населения было еврейским. Здесь, в основном, говорили на идиш. Конечно, большинство жителей знали литовский и русский языки.
Цемах и Эйде, мои родители, имели небольшой магазин, который им достался в наследство от родителей отца. Они были честными, образованными, умными людьми с разносторонними интересами. Они всегда выполняли обещанное, данное слово для них было законом. Отец и мать были активными членами общественных комитетов еврейской светской начальной школы и гимназии, делали многое, чтобы жизнь на так называемой "еврейской улице" была полнокровной. Родители помогали морально и материально многим молодым людям уехать из Литвы и получить за границей хорошее образование. Они прекрасно знали историю еврейского народа, еврейскую литературу, любили читать. Хотя у нас жила няня, они много времени уделяли нашему воспитанию, не сюсюкали с нами, а разговаривали, как со взрослыми людьми.
Когда мне исполнилось шесть лет, я начал учиться в еврейской светской начальной школе, где обучение велось прогрессивными учителями. Мы жили в одном доме с родителями моей мамы, и дверь из нашей квартиры вела в квартиру моих дедушки и бабушки. Дедушка был религиозным человеком, но со светскими понятиями; его религиозность не вступала в противоречие с тем, чтобы его дети получили светское образование. Тяготясь душной обстановкой провинциального маленького городка в сметоновской полицейской Литве, две дочери и сын дедушки и бабушки эмигрировали в Западную Европу и жили: старшая дочь Хана и сын Мойше - в Париже, другая дочь Сара - в Женеве. Там они получили прекрасное образование и прочно обосновались.
В Канаду эмигрировали брат и сестра моего отца. Сестра папы Сара уехала в Канаду после окончания Сорбонского университета. Брат Мойше и сестра Сара создали в Канаде семьи и были довольны своей судьбой.
Мои родители хотели эмигрировать из Литвы, но сделать этого не могли, так как нельзя было оставить старых и больных бабушку и дедушку.
У меня был старший брат Айзик, который родился в 1926 году. Я был младше его на семь лет, но мы были очень дружны и любили друг друга. Несмотря на значительную разницу в возрасте, старший брат и его друзья всегда принимали меня в свои игры. Мне запомнился такой случай. К Айзику пришли товарищи и позвали нас поиграть на улице. Я уже ходил в первый класс, и в это время выполнял домашнее задание по чистописанию: учился писать первые буквы еврейского алфавита. Конечно, скорость написания этих букв была черепашья, а Айзик не соглашался идти без меня. Тогда один из его друзей предложил мне очень быстро выполнить мое задание. Я охотно согласился, предвкушая радость игры с ребятами. Моя домашняя работа была выполнена молниеносно и безупречно. На следующий день я, конечно, получил нагоняй от учительницы и запомнил этот случай на всю жизнь. Тогда я очень долго не мог понять, как же моя учительница могла узнать, что домашнее задание выполнил не я , а кто-то другой:
Айзик прекрасно учился в гимназии. Когда мы в 1946 году вернулись в Литву, встретились и беседовали с некоторыми преподавателями-литовцами из гимназии, где он учился. Они вспоминали о нем с большой теплотой и рассказывали о его необыкновенных, редких способностях.
В нашей семье соблюдались основные еврейские традиции, и я хорошо помню, как в квартире дедушки и бабушки вся наша семья отмечала Рош-Ашана, Пейсах, Скос, Швуес, Хануку, Пурим. Помню также, как в пятницу вечером бабушка зажигала субботние свечи.
2
После присоединения Литвы в 1940 году к Советскому Союзу магазин родителей был конфискован. А 14 июня 1941 года рано утром к нам нагрянули вооруженные сотрудники НКВД, произвели обыск (конечно, ничего компрометирующего не нашли), приказали собрать самые необходимые вещи и сообщили, что нашу семью выселяют из Литвы на основании нашей социальной опасности. Мой старший брат Айзик в это время отдыхал в Паланге, в детском кемпинге на берегу Балтийского моря. И нас увезли без него:
Нас посадили в эшелоны, сформированные из товарных вагонов для перевозки скота, охраняемых войсками НКВД. Я и мама оказались в одном эшелоне, а папа - в другом. Как потом оказалось, мужчин повезли в Красноярский край, в ГУЛАГ, а их семьи - в Алтайский край, в ссылку. (Сейчас стало известно, что из Литвы в тот день было депортировано 34 тысячи человек, в основном, бывших мелких и средних предпринимателей, владельцев магазинов (даже небольших), значительная часть интеллигенции. И среди тысяч отправляемых в ссылку и лагеря людей непропорционально велик был процент евреев).
В дороге мы узнали, что германские войска напали на СССР, и уже к 24 июня 1941 года захватили Вильнюс, Каунас и почти всю Литву. Трудно описать наше состояние. Мы очень беспокоились за жизнь Айзика и всех наших родных и ничего не знали о том, куда повезли отца. Товарные вагоны были набиты людьми, как селедками в бочке. Ссыльные спали на устроенных нарах и полу вагонов. Дети плакали. Из вагонов во время остановки эшелона выходить запрещалось, двери были заперты. Общаться на железнодорожных станциях с проходящими мимо людьми можно было только через маленькие боковые люки товарных вагонов.
Наконец, эшелон прибыл на станцию назначения Бийск Алтайского края. Нас пересадили в грузовые машины и под охраной повезли дальше, в глубь Алтайский гор. Несколько семей привезли в село Олонешно и поселили в одну малюсенькую комнату. Мы должны были отмечаться в спецкомендатуре сначала каждую неделю, а позднее - один раз в месяц.
Мы голодали. Помню, как, купив немного картофеля, мама пересчитала все клубни, распределив их на определенное количество дней. А когда несколько клубней закатились под какие-то вещи, мы их долго и упорно искали. Мама готовила еду из молодой крапивы, диких щавеля, лука, чеснока, картофельной шелухи, лебеды. Деликатесами для нас были лесные ягоды, грибы, которые мы собирали в горах. Иногда из дальних деревень, расположенных в глубине Алтайских гор, мимо села, по тракту перегоняли на мясокомбинат в Бийск дойных коров. Пастухи не хотели их доить и приглашали ссыльных женщин, чтобы те подоили ревущих, с переполненным выменем животных. Из этого молока мама приготавливала простоквашу, творог, сыр; из сливок сбивала в бутылке масло. Это спасло нас от голодной смерти.
Мама и другие ссыльные женщины добились в спецкомендатуре, чтобы им сообщили адреса мужей. Оказалось, отца отправили в Краслаг на станцию Решоты Красноярского края. Мы наладили с ним переписку. Отец работал в бригаде на лесоповале. Несмотря на то, что мы голодали, маме каким-то чудом удавалось отправлять посылки, которые помогли ему выжить. А многие заключенные из Литвы в сталинских лагерях умирали от непосильной работы, трудно переносимых условий содержания и истощения.
В селе Солонешно 1 сентября 1941 года я повторно пошел учиться в первый класс, так как плохо знал русский язык. Очень скоро научился хорошо говорить, писать и читать по-русски.
Через некоторое время нам разрешили переехать в село Смоленское Алтайского края, ближе к городу Бийску. Там находилось больше депортированных еврейских семей. Мы стали квартирантами в доме русской женщины Зинаиды Зинкиной. Муж ее был на фронте. У нее было трое детей, младший из которых был моего возраста. Нам выделили небольшой угол в горнице, где стояла узкая кровать и маленький стол. В этой же комнате спали хозяйка и ее дочь.
В январе 1943 года состоялся суд над отцом и другими репрессированными из Литвы. Особое совещание при НКВД СССР (тройка) заочно приговорило папу к лишению свободы на пять лет, как "социально-опасный элемент" за то, что он имел магазин и многие его родственники жили за границей. Через несколько дней его ознакомили с приговором "тройки". (Забегая вперед, скажу, что в связи с амнистией от 7 июля 1945 года срок заключения ему уменьшили на 5,5 месяцев. Из ГУЛАГа его освободили в конце 1945 года, но не разрешили выехать за пределы Красноярского края, чтобы даже забрать осиротевшего сына. После освобождения из лагеря папа работал по так называемому "вольному найму" рабочим на предприятии при Краслаге в городе Канске).
Мама тяжело работала и очень переживала за старшего сына, родителей и всю семью, которые остались в оккупированной Литве, за своего мужа, страдающего за колючей проволокой сталинских лагерей. Глубокой осенью, прямо в поле, где она работала, у нее случилось кровоизлияние в мозг. Ее увезли в сельскую больницу. А через некоторое время, 20 декабря 1943 года в возрасте 46 лет она умерла в больнице села Смоленское от повторного инсульта.
Я остался один и продолжал жить в семье Зенкиных. Вместе с ними питался, работал в колхозе и огородах возле дома. Спал зимой на русской печке, летом - вместе с сыновьями хозяйки на полатях. Выжить в этих условиях и не оступиться мне помогли репрессированные еврейские семьи, сосланные в село Смоленское. Они даже помогали отправлять в лагерь посылки.
Отец мне регулярно писал. Через восемь месяцев после освобождения из ГУЛАГа, а в августе 1946 года ему разрешили приехать за мной в Алтайский край. Он забрал меня, и мы поехали в Литву, хотя разрешения на это у отца не было...
3
В Литве мы сначала остановились в Каунасе у маминых дальних родственников Двойры Левитан и ее племянницы Рохл Шлимович. Обе они были узницами Каунасского гетто, оттуда гитлеровцы их увезли в Германию, в концлагерь Дахау. Они чудом остались живы и после освобождения из концлагеря вернулись в Каунас.
Затем отец и я поехали в Вильнюс. Туда в то время начали съезжаться оставшиеся в живых считанные литовские евреи. В Вильнюсе тогда еще не было ограничений с пропиской.
Папа работал, я учился. Жизнь начала приобретать стабильный характер. Но однажды, уже в 1949 году, к нам пришел уполномоченный МГБ и стал интересоваться, на каком основании мы вернулись в Литву и поселились в столице республики. Его посещение повторилось. Знакомые сказали нам, что имеются случаи, когда самовольно возвратившихся бывших заключенных сталинских лагерей и спецпереселенцев и их семьи депортируют повторно, но теперь уже в Якутию. И мы решили уехать из Литвы, исчезнуть, раствориться в многомиллионной массе советских людей и никому не рассказывать о своем прошлом. На наше решение уехать из Литвы повлияли также ставшие нам известными факты массового участия литовцев в уничтожении своих еврейских соседей. Было неприятно жить среди возможных палачей наших родных.
Мы уехали в Киргизию, в город Фрунзе. Там уже жили некоторые папины друзья.
Шло время, я стал железнодорожником, окончил в 1953 году Алма-Атинский техникум железнодорожного транспорта. После окончания техникума меня, как кандидата на получения диплома с отличием, комиссия по распределению молодых специалистов наметила направить на продолжение учебы в Ленинградскую военную Академию железнодорожного транспорта. Я оформил необходимые документы. Но: повторю - это был 1953 год. В это время арестовывались и уничтожались так называемые "врачи-отравители", "убийцы в белых халатах", еще не была забыта истерия по поводу "еврейских буржуазных националистов - приспешников империализма", "безродных космополитов", сионистов. Как теперь стало известно, готовилась депортация всех евреев в Сибирь (от этой депортации нас спасла смерть Сталина). Конечно, диплом с отличием я не получил. И, следовательно, мне отказали в выдаче направления для поступления в военную Академию, возвратили все представленные мной для этого документы. В возвращенной мне анкете была красным карандашом подчеркнута моя национальность - "еврей", и рядом поставлен вопрос.
Проявления ненависти, дискриминации, ограничений из-за моей национальности я испытывал неоднократно. А работать мне пришлось в Туркмении, Киргизии, Узбекистане (последние 28 лет я проработал старшим инженером Ферганского отделения Среднеазиатской железной дороги). Но никогда, ни при каких обстоятельствах ни я, ни члены нашей семьи не скрывали и не стыдились, что мы евреи. Мы всегда с гордостью говорили о нашей принадлежности к еврейскому народу.
В 60-х годах отец, по совету друзей, обратился в Прокуратуру Литовской ССР с просьбой его реабилитировать. И определением Верховного Суда Литовской ССР от 3 октября 1963 года приговор Особого Совещания при НКВД СССР (тройки) от 13 января 1943 года о признании моего отца социально-опасным элементом был отменен, и дело в отношении его производством было прекращено за отсутствием состава преступления. Но за безвинно перенесенные страдания и издевательства, за потерянные годы никто не извинился.
Умер папа 2 ноября 1981 года в городе Коканде (Узбекистан). Сталинский лагерь подорвал его здоровье, и он не выдержал операции банального аппендицита. Местный наркоз оказался некачественным и не подействовал. Сделанный затем общий наркоз ускорил его смерть. Когда он умирал, я и моя жена Муся находились рядом с ним.
4
Но вернемся в 1946 год. С первых дней возвращения в Литву мы стали выяснять судьбу наших близких и узнали о трагедии, произошедшей здесь. Мы беседовали с уцелевшими узниками гетто в нескольких городах Литвы. А спастись от уничтожения удалось всего лишь 10% всех литовских евреев. Мы узнали о страшных преступлениях гитлеровцев и их литовских добровольных помощников. Очень часто пособники немцев в своих злодеяниях превосходили своих хозяев. Нам рассказали не только о массовом истреблении людей, но и о фактах благородства, стойкости, мужества, сопротивления в еврейских гетто, концлагерях, которые проявлялись в самых бесчеловечных условиях, при самых жутких обстоятельствах. Нацисты калечили, убивали людей, но не могли победить в них человеческое.
В Вильнюсе в это время работал небольшой еврейский музей, где были собраны фотокопии многих документов и другие экспонаты, рассказывающие о массовом истреблении литовских евреев. В ту пору еще можно было познакомиться со многими документами, обличающими страшные преступления гитлеровцев и их литовских пособников. Я долго бродил по еврейскому музею, делал выписки из восстановленных фотокопий документов знакомился с фактами уничтожения евреев.
Я побывал во многих местах, связанных с Холокостом.
Позднее открылся филиал литовского исторического музея в поселке Панеряй под Вильнюсом, где немецкие фашисты и литовские националисты зверски убивали евреев столицы Литвы. На месте массового уничтожения евреев Каунаса был открыт Каунасский музей девятого форта. В этих двух музеях я побывал в 1968 году, когда мы с женой и сыном были в гостях у наших родственников Двойры Левитан и семьи ее племянницы (я уже писал, что они были узниками Каунасского гетто, концлагеря Дахау и чудом уцелели. К сожалению, Двойры сейчас уже нет в живых. Семья ее племянницы Рохл живет в настоящее время в Тель-Авиве. Муж Рохл Шмуел Цвейгорн также был узником Каунасского гетто и концлагерей в Германии и также чудом остался в живых). Во время той поездки мы узнали очень многое о Катастрофе, побывали в местах гибели узников гетто, беседовали о Холокосте со многими компетентными людьми. Мы узнали, где были убиты все наши родственники в Укмерге, Каунасе, Вильнюсе, примерное время их гибели. Документы, свидетельства очевидцев, показания палачей, экспонаты музеев прояснили, как совершался геноцид.
О страшных преступлениях немецких фашистов и их литовских пособников я хочу рассказать в этих воспоминаниях. Ведь за годы, прошедшие после Катастрофы еврейского народа во время Второй мировой войны, выросли новые поколения, некоторые имеют весьма смутные представления о Холокосте.
Следует также отметить, что еврейский музей в Вильнюсе вскоре был закрыт (лишь совсем недавно музей вновь открыл двери). В средствах массовой информации, в надписях в музеях начало исчезать слово "евреи", его заменили слова "советские граждане", "мирные жители", "советские граждане" и т.д. Исчезли сообщения, рассказывающие о фактах благородства, мужества и сопротивления евреев в гетто и концлагерях, о вооруженной борьбе евреев-партизан, искажалась история, умалчивалось о злодеяниях литовских националистов.
5 Сначала я хочу рассказать о том немногом, что мы узнали об уничтожении евреев в родном городе Укмерге.
После того, как нас репрессировали, сестра папы Ганна привезла моего старшего брата Айзика из детского кемпинга в Паланге к нашим родственникам в Каунас. Но он очень хотел быть с дедушкой и бабушкой. Его отвезли к ним. И там он вместе с ними был заперт в Укмергском гетто и, очевидно, убит во время одной из "акций" по уничтожению его узников.
Евреев Укмергского гетто расстреливали в лесу Повонье. Прекрасный сосновый лес превратился в преисподнюю на земле. Кровь убитых безвинно людей орошала землю. Палачами. Наряду с гитлеровцами, стали местные жители-литовцы.
В один из осенних дней 5 сентября 1941 года здесь было совершено страшное злодеяние: во время "большой акции" были зверски убиты 4700 человек, в том числе 1700 еврейских детей города.
Укмергское гетто просуществовало недолго. Вскоре почти все евреи города были жестоко истреблены. В живых остались только единицы, в основном, только те, кто успел за первые два дня войны убежать до прихода оккупантов в глубь страны. В Укмерге больше не существовал "евре2йский вопрос". И сейчас там не живет ни один еврей. Штандартенфюрер СС Егер, докладывая в Берлин об уничтожении всех евреев города и близлежащих местечек в Повонье, в своем рапорте перечислил 317 фамилий только особо отличившихся добровольных литовских помощников.
В лесу Повонье были замучены и уничтожены около 20 тысяч евреев города Укмерге и близлежащих местечек, в том числе самые близкие нам люди: мой старший брат Айзик, дедушка Гиршл, бабушка Шейна, тети Рохл и Ганна, ее муж, их сын:
Я побывал в лесу Повонье. Могилы убитых заросли травой. На месте гибели евреев города Укмерге установлен скромный памятник. Как сообщила нью-йоркская газета "Форвертс", прошлом году рука вандала-антисемита вымазала этот памятник желтой краской. Виновных не нашли.
6
Fort of death in Kaunas - Форт смерти в Каунасе
Воскресенье, 22 июня 1941 года: Город Каунас еще был погружен в сладкий сон, когда взрывы бомб внезапно всколыхнули землю. Без объявления войны гитлеровские захватчики вторглись в Советский Союз. Наступление шло стремительно, и уже 24 июня 1941 года оккупанты захватили Каунас.
Быстрое наступление германских воинских частей, отсутствие плана эвакуации, растерянность властей, слабая информированность евреев о нависшей над ними смертельной опасности привели к тому, что только лишь крайне малая часть еврейского населения сумела убежать от наступающих оккупантов в глубь страны. Им выпало уцелеть. Большинство же евреев Каунаса, да и всей Литвы, остались заложниками на оккупированной территории.
Литовские националисты злорадствовали, всячески стараясь угодить гитлеровским оккупантам. Уже 27 июня 1941 года они среди бела дня организовали первую жестокую бойню евреев Каунаса. Под улюлюканье, аплодисменты собравшейся злобной толпы и пение литовского национального гимна садисты на одной из улиц города после долгих пыток и оскорблений безжалостно растерзали и убили 68 человек, среди них трех раввинов и одного ребенка.
Через несколько месяцев после оккупации гитлеровцами Каунаса все еврейское население города было заперто в ужасном средневековом гетто в пригороде Вилиямполь. Условия жизни в Каунасском гетто были невыносимыми. Узников заставляли рыть в разных местах в окрестностях города большие рвы, их подвергали самым жестоким истязаниям. Многие голодные, измученные евреи, зверски избиваемые по любому поводу, быстро теряли силы и умирали. Но люди оставались и в этом аду людьми. Они делились скудной пищей, помогали больным, утешали и поддерживали друг друга, были организованы подпольные школы, где дети получали какие-то необходимые знания. Многие евреи, особенно пожилые люди, даже в этих ужасных условиях старались выполнять все религиозные предписания. Раввины, как могли, духовно поддерживали людей. В Каунасском гетто раввинами велась специальная тетрадь, которую назвали "Вопросы ответы из глубины". Эту тетрадь нашли в развалинах Вилиямполя после освобождения Каунаса от оккупантов. О страданиях евреев города можно судить по вопросам, волнующим их, записанным в эту тетрадь. Вот некоторые из них: "Что делать еврею, когда палачи велят ему разорвать Тору?.. Можно ли пользоваться одеждой убитых?.. Должны ли спасшиеся от "акций", где погибли тысячи евреев, благодарить Б-га за свое спасение?.. Позволяется ли религиозным законом сделать аборт, чтобы спасти жизнь женщины, которой угрожает смерть, если обнаружится ее беременность?.." и другие вопросы, характеризующие "быт" тех дней.
Основным местом массового истребления евреев в Каунасе стал Девятый форт - укрепление с подземельем, предназначенное для обороны Каунаса, которое фактически никогда не оказывало сопротивления внешнему врагу. Зато этот форт в 1924 году был превращен в отделение Каунасской каторжной тюрьмы с особо жестокими условиями содержания заключенных. Уже в первые дни оккупации гитлеровцы облюбовали это место для своих злодеяний. Здесь в течение июля-августа 1941 года на площади в пять гектаров у западной стены форта были вырыты 14 рвов, каждый шириной около трех метров, длиной свыше 200 метров и глубиной более двух метров. Когда рвы были вырыты, гитлеровцы и литовские националисты принялись за "работу". Почти ежедневно у стен девятого форта производились расстрелы небольших групп евреев. Но массовые расстрелы начались 25 ноября 1941 года. В этот день впервые было расстреляно более 10 тысяч евреев. А во время одной из "акций" в декабре 1941 года лишь за один день было убито уже 20 тысяч человек.
О том. как производились расстрелы в девятом форте, рассказано в "Акте о чудовищных злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в городе Каунасе и его окрестностях от 23 августа 1944 года", а также в показаниях арестованных литовских палачей. Бывший комендант девятого форта Юозас Слесорайтис, литовец-гестаповец Игнас Вавичюс-Вилюс, бывший надзиратель девятого форта Юстинас Науджюнас и другие рассказали Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников о массовом истреблении людей. О зверствах нацистов этой комиссии рассказали также свидетели, проживавшие вблизи девятого форта Банявичюс, Счестно и многие другие.
Я постараюсь пересказать некоторые факты из этих документов. В дни расстрелов нескончаемые колонны тянулись из Вилиямполя, где находилось гетто, в девятый форт. В этих колоннах были старики, дети, молодежь, мужчины, женщины с младенцами. Фашисты подгоняли их штыками. И когда безжалостная рука палача показывала своим жертвам последнюю остановку у рва смерти, убийцы отрывали прощающегося мужа от жены, родителей от детей. У рвов были слышны крики, плач детей и матерей. Автоматная очередь прерывала последнее "прощай" умирающих. Часть колонны запирали в камерах девятого форта. Там их морили голодом, били, использовали как живую мишень: на головы им ставили бутылки, в которые гитлеровцы. Упражняясь, стреляли. Иногда пули попадали в бутылки, но чаще - в людей. А из гетто уже опять тянулась новая колонна. Иногда колонна с узниками растягивалась от Каунаса до форта. Кроме того, нацисты привозили людей на расстрел и в закрытых машинах. Банавичюс рассказал: "Однажды я видел, как из гетто привезли три грузовика с маленькими детьми. Их побросали в ямы и расстреляли:"
Как правило, согнанных на мучения и смерть евреев фашисты заставляли раздеться догола в саду форта. Обреченные простаивали по несколько часов в очереди голыми на холоде в ожидании смерти. Затем партиями по 100-300 человек их гнали к вырытым рвам, приказывали спуститься в них и лечь ничком, а затем в безвинных людей стреляли из автоматов. Первые ряды должны были лечь на дно в воду, а кто сопротивлялся (таких случаев было очень много), того били палками, прикладами, принуждая силой лечь в ряд. Жертвы карабкались по трупам расстрелянных и ждали выстрелов. Был слышен крик и плач. Трупы не засыпали землей, поэтому живые люди должны были ложиться на убитых, после чего стреляли и в них. Во рвах среди расстрелянных было еще много живых детей, мужчин и женщин. Они лежали между трупами и стонали. Из рвов иногда выбирались и пытались бежать многие раненые, окровавленные люди. Но литовские полицаи, гестаповцы их ловили, били прикладами и заставляли опять лечь на трупы в ров, после чего в них снова стреляли. Когда ров заполнялся трупами, его засыпали землей. Часть раненых закапывали живыми, и из-под земли были слышны их стоны. Чтобы заглушить звуки выстрелов, крики, плач и стоны, у форта работал мотор грузовика без глушителя.
Гитлеровцы и их литовские сообщники не только расстреливали евреев, но и сжигали их живыми. Их загоняли в ров, обливали бензином и поджигали. Сквозь огонь и дым доносились душераздирающие крики и стоны горящих мучеников. Фашисты бросали в костер из живых людей гранаты и стреляли из автоматов. Особой садистской жестокостью отличались литовцы майор Казис Шимкус, лейтенант Барзда, директор Каунасской каторжной тюрьмы Бранюс Аушротас.
К октябрю 1943 года все рвы на запад от девятого форта были уже переполнены трупами расстрелянных людей. В каждом таком ряду было около трех тысяч трупов. С апреля 1944 года расстрелы оставшихся в живых узников гетто производились во дворе девятого форта.
Стремясь замести следы своих преступлений, фашисты с ноября 1943 года по март 1944 года руками, в основном, оставшихся в живых узников гетто, сжигали на специальных кострах трупы убитых ими людей. С этой целью место расстрела в девятом форте было окружено оградой из брезента высотой пять метров, выставлены дополнительные посты гестаповцев. Днем и ночью откапывались рвы. Трупы тут же вытаскивали и складывали в штабеля, обкладывали их дровами, обливали горючей смесью и поджигали. Ежедневно горели два огромных костра. После сжигания трупов кости раздроблялись металлическими инструментами и зарывались в землю. После выемки всех трупов рвы засыпали, вспахивали и засевали травой.
Однако, на кострах сжигались не только трупы. Фашисты сжигали на этих кострах и сотни живых евреев. Бывший заключенный форта, сжигавший трупы и чудом оставшийся в живых, М. Гельбтрунк рассказал, что 16 декабря 1943 года в таком костре были сожжены многие живые люди, в том числе семья его друга доцента Каунасского университета Шапиро, в которой был и ребенок. Обычно живых людей к кострам подвозили в крытых машинах, из которых их бросали в огонь.
Появился новый костер для сжигания трупов и живых людей во дворе форта. В этот костер попадали и узники, сжигавшие трупы. После изгнания гитлеровцев из Каунаса здесь были обнаружены остатки дров, 8 бочек с горючих и следы большого костра.
Страшна была участь узников девятого форта, сжигавших трупы. Нацисты не оставляли живых свидетелей своих преступлений. Но здесь, перед лицом смерти, постоянно чувствуя ее дыхание, люди не сдавались, крепились до последнего вздоха, звали живых продолжать борьбу. Сурово звучит надпись, глубоко выцарапанная на стене камеры заключенным девятого форта Гиршем Бурштейном: "Сжигаем трупы расстрелянных и ждем смерти. Братья, отомстите!"
С наступлением темноты 25 декабря 1943 года из камер девятого форта удачно сбежали 64 узника, среди которых были четыре женщины. Побег готовился целый месяц. И, наконец, узник Ш. Эйдельсон отогнул ранее подпиленный прут решетки, отделяющую камеры от коридора, не просматриваемого охраной, а оттуда беглецы поднялись на второй этаж по железным лестницам, которые накрыли одеялами, чтобы заглушить шум тяжелых шагов. Убежавшие узники, двигаясь по коридору второго этажа, один за другим пролезли через подготовленный в дверях проход и вышли на извилистую подземную дорогу. Просматриваемый охраной участок был замаскирован белыми тряпками. Дальше они спустились по крутому склону, с которого съехали по снегу вниз. Шестиметровую бетонную стену беглецы преодолели при помощи деревянных лестниц, состоящих из трех отдельных частей, связанных между собой. 64 живых свидетеля преступлений в девятом форте смерти оказались на свободе. Значительная часть беглецов пробралась в лес к партизанам, где они храбро сражались с оккупантами. Некоторые из них погибли в боях с гитлеровцами. Погиб с оружием в руках и бывший узник, бежавший из девятого форта, Ш.Эйдельман.
По приблизительным данным в девятом форте было уничтожено 80 тыс. человек, в том числе значительное количество евреев Франции, Бельгии, Австрии, Чехословакии, Польши и других стран.
Но в Каунасе людей убивали не только в девятом форте. Страшные преступления были совершены также в четвертом, шестом, седьмом фортах и других местах в городе и его окрестностях.
Смерть косила людей и в самом гетто. За любую провинность их ждала пуля.
Однажды гитлеровцы ворвались в гетто, окружили больницу и, облив ее горючим, сожгли живыми всех больных, среди которых было немало детей, а также весь персонал больницы.
А удирая из Каунаса, гитлеровцы в июле 1944 года подожгли дома Каунасского гетто. В огне Вилиямполя, перед самым освобождением города, лишились жизни еще восемь тысяч мучеников.
Узниками Каунасского гетто были многие наши родственники и знакомые моих родителей, почти все они погибли, в том числе и родители Рохл Шлимович Бенцион и Хана.
Город Каунас был освобожден Красной Армией 1 августа 1944 года. Много с тех пор утекло воды в каунасских реках Немане и Вилии. Восстановлено предместье города Вилиямполь, которое превратилось в прекрасный район Каунаса. К сожалению, очень немногие жители этого района города теперь знают, что здесь в годы Второй мировой войны было еврейское гетто и совершались ужасные преступления, каких до этого не знала история человечества.
Угрюмо высится девятый форт. Тихо сейчас на его полях. Нежно ласкает ветерок землю, каждый клочок которой пропитан кровью невинных людей.