20.01.2007 ОЧЕРКИ СОВРЕМЕННОГО РАСИЗМА

Карельское региональное отделение межрегиональной молодёжной общественной благотворительной организации "Молодёжная правозащитная группа (МПГ)"
Российская Академия Наук Институт этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая

В. А. Шнирельман

ОЧЕРКИ СОВРЕМЕННОГО РАСИЗМА

Сведения об авторе. Закончил Исторический факультет МГУ в 1971 г. С тех пор работаю в Институте этнографии АН СССР (с 1992 - Институт этнологии и антропологии Российской Академии наук). В течение последних 15 лет мои научные интересы связаны с изучением вопросов войны и мира, ксенофобии, расизма и антисемитизма, национализма, этничности, этноцентристских версий прошлого и социальной памяти в целом. Среди моих публикаций по этим вопросам - книги: В. А. Шнирельман. У истоков войны и мира. М., 1994; он же. Войны памяти: мифы, идентичность и политика в Закавказье. М., 2003; он же. Интеллектуальные лабиринты. Очерки идеологий в современной России. М., 2004; он же. Лица ненависти. М., 2005; Быть аланами. Интеллектуалы и политика на Северном Кавказе в XX в. М., 2005; Shnirelman V. A. Who gets the past? Competition for ancestors among non-Russian intellectuals in Russia. Washington D. C., Baltimore & London, 1996; idem. The Myth of the Khazars and Intellectual Antisemitism in Russia, 1970s - 1990s. Jerusalem, 2002. Кроме того, несколько десятков статей. Был участником около 100 международных конференций.

Оглавление
Введение. Расизм … в России?
Глава 1. Биология человека
Глава 2. Культура и биология
Глава 3. О традиционном расизме
Глава 4. Расы и расизм сегодня
Глава 5. Социологический подход к расе и борьба с расизмом
Глава 6. Новый расизм
Глава 7. Новые правые во Франции и расизм
Глава 8. От биологического расизма к культурному
Глава 9. «Несовместимость культур» как лозунг нового расизма
Глава 10. Экспансия расовой риторики
Глава 11. Возвращение «старого» расизма

Введение. Расизм … в России?

Слова, вынесенные в заглавие, вызывают вначале недоумение, затем – резкое неприятие и даже возмущение. Как? Расизм в России? В стране с многовековой традицией межэтнических браков и активного смешения культур и языков? Где десятилетиями людям прививалась советская идеология интернационализма, утверждавшая равенство рас, национальностей и культур? Где величайшим национальным поэтом признается Александр Пушкин с его эфиопскими корнями?
И, тем не менее, как это ни печально, сегодня надо признать, что расизм уже пришел в Россию. Он с устрашающей скоростью завоевывает медийное пространство, соблазняет некоторых ученых, входит в бытовую лексику, руководит действиями скинхедов и начинает влиять на общественные настроения.
Расизм появился не вдруг. Корни расовых установок уходят, как это ни странно, в советскую эпоху, но благоприятный климат для роста их популярности возник за последние десять-пятнадцать лет. Советский марксизм имел свою специфику. Сохраняя на словах преданность классовому подходу, на деле в течение последних советских десятилетий он все больше внимания уделял не столько классовому, сколько этническому делению общества. Речь шла не только об идентичности. Этносы воспринимались как обособленные целостности со своими самобытными культурами и языками, а также – внимание! – со своими «национальными характерами». Они могли быть добрыми или злыми, проявлять благородство и доброжелательность или, напротив, отличаться мстительностью или коварством. Этносам приписывались строго определенные стереотипы поведения, с железной последовательностью воспринимавшиеся как свойства, имманентно присущие любому члену этнической группы.
Такие представления не просто широко бытовали у народов СССР, но вызывали симпатии и искусственно культивировались местными интеллектуалами как мощное средство защиты от всеобщей русификации. В своих целях их использовала и власть, которой ничего не стоило обвинить целые народы в измене и отправить их в депортацию, несмотря на то, что немало представителей этих народов честно защищали Родину на фронтах самой кровопролитной войны XX века. Дело доходило до того, что героев войны снимали с фронта и отправляли в ссылку вслед за своими наказанными сородичами. Так выковывался комплекс коллективной вины, преследовавший людей даже после их возвращения домой. За всем этим стояла вера в «национальный характер» с его устойчивым набором черт, присущих якобы всем без исключения членам данной этнической группы.
Такое стало возможным, благодаря восприятию этноса как некого закрытого организма. Действительно, в последние советские десятилетия рожденная в XIX веке в недрах германского национализма «органическая теория» получила в советской науке необычайную популярность. Она вошла в советскую теорию этноса в виде «этно-социального организма». Последний шаг по реабилитации расового подхода сделал историк-маргинал Л. Н. Гумилев, наделивший этнос биологическим началом.
Напомню, что в своей классической форме расовая теория утверждала, во-первых, дискретность человечества, состоящего из четко отграниченных друг от друга расовых категорий, а во-вторых, неразрывную связь физического облика с духовным миром – расисты любили говорить о «расовой душе». И, если «научный расизм» потерпел на Западе сокрушительное поражение, то в СССР он фактически возродился в теории этногенеза Гумилева, апеллирующей к якобы неизменным «этническим стереотипам поведения», возвращающим нас все к той же концепции «национального характера», справедливо отвергнутой западной наукой к началу 1960-х гг. Сегодня, когда многие интеллектуалы с жаром цитируют труды Гумилева, а некоторые даже готовы ставить ему памятники, невредно напомнить, что его теория, содержащая положения о «плохих народах» («химерах») и «некомплиментарных» межэтнических отношениях, фактически оправдывает как сталинские депортации, так и современные этнические конфликты.
В конце 1980-х гг. из маргинала Гумилев превратился во «властителя дум». Его книги стали выпускаться огромными тиражами, его идеи были подхвачены деятелями системы образования и начали входить в школьные учебники, а его «теория этногенеза» постоянно цитируется как политиками, так и лидерами этнонациональных движений. Объясняется это просто – ведь объявляя этносы биологическими целостностями, она идеально вписывается в парадигму этнического национализма, не только легитимизируя его, но и снабжая паранаучной аргументацией. Поэтому «этническое возрождение» рубежа 1980-1990-х гг. с энтузиазмом восприняло многие идеи Гумилева, благо крайняя противоречивость и непоследовательность его построений позволяла любому национализму интерпретировать их в свою пользу. Российская популярная, общеобразовательная и даже научная литература заполнилась столь же малосодержательными, как и привлекательными терминами «суперэтнос», «цивилизация», «пассионарность», «фазы этногенеза», позволявшими любому автору трактовать их вкривь и вкось, заполняя информационное пространство все новыми псевдонаучными аргументами.
Между тем, прорвавшиеся в масс-медиа и даже в школьные учебники такие концепции далеко не безобидны. Ведь они учат тому, что есть не только «пассионарии», но и «субпассионарии», что этносы не только расцветают, но и приходят в упадок, что, кроме «цивилизаций непрерывного развития», есть и «цивилизации непрогрессивной формы существования». Пуще того, из представления об этносах как закрытых целостностях с их особыми мировоззрением и стереотипами поведения вытекает идея об их культурной несовместимости, а учение о разных «фазах этногенеза» неизбежно приводит к мысли о реальном неравенстве и даже «конфликте» цивилизаций. Все такие представления свойствены сегодня «новому расизму», который одни ученые называют «культурным», другие – «дифференциальным». В отличие от старого расизма, он делает акцент не столько на принципе крови, сколько на культуре, рассматривая человека не как индивида, способного творчески, активно адаптироваться к быстро меняющейся окружающей среде, а как члена этнической группы (или даже цивилизации!), пассивно усваивающего ее нетленные ценности и механически воспроизводящего свойственные ей стереотипы поведения. С этой точки зрения, индивид не представляет большого интереса; достаточно знать его этническую (или «цивилизационную») принадлежность, чтобы проникнуть в его мысли и предсказать его поведение. Так и появляются термины-монстры типа «лица кавказской национальности».
Именно этот упрощенный подход к окружающей действительности и заложен в теории Гумилева, который, называя себя «отцом этнологии», никогда не проводил этнографических исследований и чей опыт тесного общения с людьми других национальностей ограничивался пребыванием в ГУЛАГе. Поэтому он не знал, что этническая идентичность (этничность) может быть плавающей, ситуационной, символической. Она вовсе не обязательно связана с языковой принадлежностью, как привыкли думать советские люди. Иногда она опирается на религию (кряшены, или крещеные татары), хозяйственную систему (оленные коряки-чавчувены и оседлые коряки-нымылланы), расу (афроамериканцы), историческую традицию (шотландцы). Люди могут менять свою этническую принадлежность, как это происходило в XIX веке на Балканах, где, переходя от сельской жизни к торговле, человек превращался из болгарина в грека. Причем языковой фактор не служил этому препятствием, ибо люди хорошо владели обоими языками.
Людям, всю жизнь прожившим в однородной культурно-языковой среде, трудно представить себе феномен поликультурности и многоязычия. Между тем, именно это встречается во многих регионах мира. В далеком прошлом то же было характерно и для русских, обитавших на окраине своего этнического ареала по-соседству с татарами, якутами или народами Северного Кавказа. Именно поэтому в русском языке обнаруживается немало тюркских заимствований.
Еще парадоксальнее сегодня выглядит традиционная культура, которую общественное сознание сплошь и рядом кладет в основу этнической принадлежности. Однако роль такой культуры в современном этнополитическом контексте кардинально меняется. Ведь традиционной культуре трудно выдержать конкуренцию со стороны современной массовой культуры постиндустриального общества. В современном обществе традиционная культура вынужденно теряет свою неразрывную связь с образом жизни. Однако для группы, борющейся против дискриминации, именно традиционная культура представляется важнейшим символическим ресурсом, делающим эту борьбу легитимной. Парадокс ситуации заключается в том, что для получения равноправного положения в современном обществе, такой группе приходится обращаться к ресурсу, функционально такому обществу не соответствующему. Поэтому, утрачивая былую функциональность, традиционная культура становится источником ценных символов, да и сама становится знаковым символом, позволяющим группе демонстрировать свое своеобразие и, опираясь на него, требовать общественного признания. Но, становясь символом, традиционная культура неизбежно теряет аутентичность и открывает безбрежный простор для фольклорных инноваций и интерпретаций, предоставляющих своим пользователям широкую свободу выбора. Вот почему зоркий взгляд специалиста тут же отмечает нарушение ритуальных норм, отход от традиционного обычая, сплошь и рядом наблюдающиеся в современных народных ритуалах и праздниках. Все это вполне закономерно, ибо сегодня этнополитическая символика становится едва ли не единственной функцией традиционной культуры.
В современном мире этничность вообще апеллирует, прежде всего, к символам. Скажем, человек может называть себя казахом и считать казахский язык родным, но говорить только по-русски. Тот, кто попробует отвлечься от бытовых представлений и взглянуть на окружающий мир свежим взором, непременно заметит, что все мы живем не в одной, а сразу в нескольких разных культурах. Да, мы говорим по-русски, но смотрим американские боевики, носим китайскую одежду, покупаем японские автомобили... А что составляет образ традиционной русской культуры? Самовар, пришедший из Ирана, матрешка, завезенная из Восточной Азии, и картофель, попавший в Россию из Южной Америки! Все это доказывает, что этничность опирается не столько на реалии, сколько на образы. В действительности, так называемые, этнические культуры гибридны и гетерогенны. Ничего биологического в них нет. Только такой подход способен преодолеть наследие советской теории этноса, опровергнуть псевдонаучные построения Гумилева и противостоять культурному расизму.

Глава 1. Биология человека

У всех людей имеются биологические потребности, всем им нужно спать, принимать пищу, двигаться, иметь крышу над головой, заводить потомство и т. д. Но представители разных культур осуществляют все это по-разному. В этой связи правомерно поставить во-просы - а есть ли корреляция между расовыми типами и культурой, можно ли объяснять человеческое разнообразие биологическими различиями? Мы можем также спросить, до ка-кой степени общее биологическое наследие обусловливает существующие образы жизни? Имеются ли какие-либо инстинкты или биологические побуждения, заставляющие человека поступать именно так, а не иначе?
На самом деле речь здесь идет о двух принципиально разных проблемах: 1) есть ли корреляция между культурными и биологическими различиями, и можно ли первые выво-дить из вторых? 2) как общее биологическое наследие влияет в целом на человека как вид? На первый вопрос можно дать однозначный отрицательный ответ. Что же касается второго, то он уже много лет вызывает жаркие споры.
Чтобы разобраться во всем этом, надо начать с того, как вообще происходит эволюция в природе. Еще в XVIII веке многие ученые всерьез считали, что происхождение видов пол-ностью объясняется в Библии. В XVII-XVIII веках ученые-библеисты Джеймс Ашер и Джон Лайтфут, опираясь на библейские генеалогии, отнесли время Творения к 9 часов утра 23 ок-тября 4004 г. до н. э. Тогда эту версию полностью разделял даже создатель современной биологии Карл Линней, давший первую научную классификацию живых существ.
Библейская версия происхождения жизни называется креационизмом. В XIX в. с появ-лением и развитием палеонтологии в ней начали сомневаться. Ведь палеонтология показала, что в разные эпохи существовали разные формы жизни. На этом основании Жорж Кювье выдвинул теорию катастроф. Эта теория по-прежнему настаивала на том, что Бог создавал все живое. Но его создания гибли от пожаров, наводнений и т. д. Тогда он начинал заново, и так много раз подряд. Надо отметить, что при всей своей революционности эта теория все еще соответствовала библейской версии, где говорилось о всемирном потопе и праведнике Ное, которому удалось спастись.
Принципиально иной подход был заложен в теории эволюции. Она исходила из изме-нений, внутренне присущих живой природе и ведущих к совершенствованию видов. Эволю-ционную теорию создал Ч. Дарвин, позаимствовавший у геолога Ч. Лайелля принцип уни-формизма. Этот принцип исходил из того, что ключ к прошлому надо искать в современности. Ведь и в современности наблюдаются те же процессы, которые действовали в прошлом. Поэтому наблюдение за ними помогает понять ход и побудительные причины эволюции. Но, как мы знаем, природные процессы, скажем, разрушительная сила ветра, до-ждя и пр., осуществляют свое действие постепенно в течение длительного времени. Это-то и подорвало веру в креационизм, т. е. во внезапность появления живых видов. На живую при-роду этот принцип перенес Ч. Дарвин. Он считал, что все формы жизни так или иначе родст-венны. Различия между ними развились постепенно путем отделения, ответвления одних линий развития от других в ходе естественного отбора, или отбраковки. Одновременно с Дарвиным к этой мысли пришел натуралист Алфред Уоллес. В 1858 г. они даже сделали со-вместный доклад.
Но принцип естественного отбора означает, что есть из чего выбирать, т. е. разнообра-зие в природе уже имелось. Такой отбор идет в борьбе за жизненноважные ресурсы. Выжи-вают те, кто лучше приспособлен к этой борьбе.
Откуда же берется разнообразие? В основе всего живого лежат гены и хромосомы, свя-занные с диоксирибонуклеиновой кислотой (ДНК). В них-то и заложены наследственные качества. Но в ДНК постоянно идут биохимические изменения, называемые мутациями. Кроме того, рекомбинация генов происходит и в результате полового механизма воспроиз-водства. Современная генетика берет начало с опытов Грегора Менделя над полевым горо-хом. С тех пор специалисты изучают, как хромосомы передают гены из поколения в поколе-ние. Например, биохимическая генетика изучает структуру, функции и изменение в генетическом материале. А популяционная генетика изучает причины генетического разно-образия, стабильности или изменений (сюда входит естественный отбор и другие процессы).
Мендель был простым австрийским монахом. Он начал свои опыты с горохом в 1856 г. В ходе них выяснилось, что генетические качества наследуются не случайно, а по строгим принципам. Мендель скрестил высокие и низкие растения. В результате в следующем поко-лении (F1) все растения оказались высокими. Он снова скрестил их друг с другом и обнару-жил, что в поколении F2 на три высоких растения приходилось одно низкое. Тем самым, бы-ло установлено, что, хотя доминантные признаки в следующем поколении преобладают, рецессивные (второстепенные) признаки не исчезают полностью. Они тоже так или иначе проявляют себя в последующих поколениях.
Признаки, описанные Менделем, связаны с хромосомами. Хромосомы всегда сущест-вуют парами. Например, у человека - 23 пары хромосом. В каждой паре одна хромосома - от отца, другая от матери. Каждая пара хромосом состоит из парных генов, различающихся биохимически. Разные биохимические формы каждого отдельного гена называются аллеля-ми. Из-за разных комбинаций аллелей у человека и имеются разные группы крови - A, B, AB, и т. д. И когда Мендель скрещивал высокий горох с низким, потомство получало от од-ного из родителей аллель на высокий рост (T), а от другого - на низкий (t). Поэтому такое потомство называется гетерозиготным (т. е. с неоднородным составом аллелей). А родители были гомозиготными, т. е. у них аллели, отвечающие за этот признак, отличались однообра-зием.
В следуюшем поколении (F2), когда Мендель снова скрестил смешанные растения, у него на каждые три высоких получалось одно низкое. А он знал, что от низких растений можно получить только низкие, т. е. это была генетически чистая линия. Одна треть высоких растений давали только высокое потомство, т. е. тоже относились к чистой линии. Зато ос-тальные две трети были гетерозиготными: они в последующем поколении давали три высо-ких растения и одно низкое. Этот пример позволяет нам отличить генотип от фенотипа. Ге-нотип - это наследие, а фенотип - реальные физические харатеристики данной особи. В своих опытах Мендель имел дело с тремя генотипами (T, Tt, t), но двумя фенотипами (высо-ким и низким). Благодаря доминирующему признаку, гетерозиготные растения были такими же высокими, как и высокие гомозиготные.
Позднее выяснилось, что ситуация с наследственностью обстоит еще сложнее. Так, у людей три аллеля определяют будущую группу крови у потомства - A, B или 0. Если A или B скрещиваются с 0, то побеждают A и B, так как это - доминантные признаки. Но если скрещиваются сами A и B, то получается группа AB, так как эти признаки не могут домини-ровать друг над другом. Иными словами, три аллеля дают четыре фенотипа 0, A, B и AB, но шесть генотипов 00, A0, B0, AA, BB и AB.
Другое открытие Менделя заключалось в том, что признаки наследуются независимо друг от друга. Он скрестил гладкий круглый желтый горох и шершавый зеленый. В поколе-нии F1 он получил только круглый желтый горох (так как это - доминантный признак). Но вот в поколении F2 получилось уже четыре фенотипа: кроме круглого желтого и шершавого зеленого появились круглый зеленый и шершавый желтый горох. Здесь отчетливо видны принципы рекомбинации и отбора генов, в результате чего и создается разнообразие форм. И именно с ним имеет дело естественный отбор.
Еще одним механизмом отбора служит мутация. Ведь ДНК способна копировать себя, порождать новые клетки, заменять старые клетки новыми и создавать особые половые клет-ки - гаметы. Так как у человека имеется 23 пары хромосом, то они при скрещивании могут дать более 8 миллионов разных сочетаний (2 в 23-й степени). При половом размножении на самой ранней стадии разные ДНК могут сплетаться, результатом чего является обмен ин-формацией и рекомбинация генов. Из-за этого каждая новая хромосома уже чем-то отлича-ется от родительских хромосом. Частично это противоречит закону Менделя о том, что при-знаки наследуются независимо друг от друга. В процессе наследования бывают ошибки, неверное чтение информации, которую из ядра ДНК к цитоплазме несет рибонуклеиновая кислота. Так и происходят мутации. В среднем это случается в 5% клеток. Многие специали-сты считают, что мутации нейтральны по своим последствиям. Но некоторые авторы пола-гают, что они чаще всего вредны. Как бы то ни было, теперь мы знаем, как создается разно-образие, позволяющее вести отбор.
Популяция - это группа живых существ, отличающаяся высоким уровнем эндогамии (т. е. подавляющее большинство половых контактов происходит внутри такой группы). У каждой популяции поэтому имеется свой генетический набор, т. е. свое сочетание аллелей и генотипов. Изучением этого занимается популяционная ганетика. С точки зрения популяци-онной генетики, генетическая эволюция заключается в изменении частоты тех или иных ге-нов (аллелей) из поколения в поколение. Факторами, влияющими на такие изменения, явля-ются естественный отбор, мутации, случайный генетический дрейф, скрещивание с другими популяциями и, следовательно, перелив генов.
Как же происходит естественный отбор? Как мы видели, генотип, это - наследствен-ные качества организма, контролирующие форму (анатомию) и функцию (физиологию). А фенотип - это реальные анатомия, физиология и поведение. Фенотип создается путем взаи-модействия генотипа с окружающей природной средой в течение длительного промежутка времени. Из-за наличия доминантных генов люди с разными генотипами могут иметь сход-ные фенотипы. А естественный отбор происходит только на уровне фенотипа. И ученым да-леко непросто бывает отличить, чем фенотип обязан генотипу, а чем – окружающей природ-ной среде.
В фенотип входят внешний физический облик, внутренние органы, клетки и пр., а так-же физиологические процессы. При этом многие биологические реакции на природные фак-торы (пищу, солнце, болезни, холод) не являются генетически запрограммированными и не возникают автоматически. Они вырабатываются в ходе длительного обитания в определен-ной природной среде. Следовательно, человеческая биология относительно пластична - на нее влияют питание, высота места (скажем, долгожители нередко живут в горах) и пр.
Иными словами, фенотип складывается из наследственных признаков под действием определенной природной среды. Но это вовсе не означает, что благоприобретенные признаки наследуются генетически, как в свое время считал Ламарк. Вовсе нет. Как уже отмечалось, изменения происходят путем отбора. Одни фенотипы лучше приспособлены к одним при-родным условиям, другие - к другим. Так как подходящий фенотип может быть результатом разных генотипов, то процесс приспособления организма к природным условиям идет посте-пенно. Вредные рецессивные аллели могут отмирать только тогда, когда они выражены в гомозиготных формах. Они могут иметься у гетерозиготных индивидов, но до поры до вре-мени их могут забивать доминантные гены. Частота разных генов меняется лишь через не-сколько поколений. Это - направленная селекция, происходящая в устойчивой популяции в стабильных условиях в течение длительного времени. Если же природные условия меняют-ся, либо часть популяции переселяется в новые условия, в действие вступают новые силы отбора, способствующие формированию уже иного фенотипа. И так происходит до тех пор, пока не достигается новый эквилибриум. Таков механизм, действующий в течение миллио-нов лет. Он-то и создал все многообразие флоры и фауны.
Но естественный отбор имеет дело только с теми признаками, которые уже присутст-вуют в популяции. Сам по себе новый фенотип внезапно не возникает. Многие биологиче-ские виды вымерли, так как они не были достаточно вариативны, чтобы приспособиться к новым условиям. Но некоторые виды способны приспосабливаться в очень узких пределах. Поэтому они обитают в очень узких ареалах (например, медведь-панда). Иное дело - чело-век. Он обладает наивысшими адаптивными способностями; при этом он приспосабливается как биологически, так и, главным образом, с помощью культуры.
Мы видели, что отбор ведет к преобладанию каких-то более подходящих признаков (генов). Но он же способствует и сохранению вариативности на основе сбалансированного полиморфизма: из поколения в поколение частота двух или более аллелей гена остается по-стоянной. Возможно, они создают нейтральные фенотипы, как бы запасая их на будущее. Но в ряде случаев, как мы знаем, одни природные факторы способствуют сохранению одного рода аллелей, а другие факторы - другого!
Вот пример. В ряде районов Африки и южных и юго-восточных районах Азии у людей преобладают комбинации аллелей Hb(a) и Hb(s): они создают более 90% красных кровяных телец. Но при этом гомозиготные индивиды с Hb(s) не могут сопротивляться смертоносной форме гриппа. Между тем, они имеются у значительной массы населения в Африке, Индии и Средиземноморье. Почему же аллели Hb(s) не отбраковываются? Потому что именно гетеро-зиготные индивиды с аллелями Hb(a) и Hb(s) лучше всего приспособлены к местным усло-виям. Ведь в этих районах широко распространена малярия, опасная для гомозиготных ин-дивидов с Hb(a). Напротив, аллель Hb(s) отвечает за сопротивляемость малярии. Он распространен в тропиках там, где совершился переход от охоты и собирательства к подсеч-но-огневому земледелию. Благодаря земледелию, на месте девственного леса появлялись открытые пустоши, где скапливалась влага и образовывались болота с малярийным комаром. Быстрому распространению малярии способствовал и другой фактор - оседлая жизнь в крупных поселках в условиях высокой скученности. Так создавались благоприятные условия для распространения инфекций. Этот пример свидетельствует об относительной ценности эволюции - то, что хорошо в одних условиях, оказывается губительным в других. Поэтому, когда мы говорим об адаптации, надо всегда уточнять, к чему именно. Любопытно, что у афроамериканцев в США аллель Hb(s) полностью исчез.
Какие еще факторы влияют на генетический отбор? Главным источником вариативно-сти, передаваемой генетически, являются мутации. Они особенно важны, если силы отбора кардинально меняются, и в некоторых условиях именно мутанты имеют лучшие шансы на выживание. Иногда встречается случайный генетический дрейф. Тогда частота генов изме-няется не из-за естественного отбора, а в силу случайных факторов. Особенно часто это на-блюдается в малых популяциях, где некоторые аллели могут случайным образом вовсе утра-чиваться. К этой категории относится, например, модель первопоселения, когда от большой популяции отделяется группа, которая полностью порывет с ней и переселяется в новое по-рой пустынное место (необитаемый остров). Такая группа несет с собой лишь часть генети-ческого наследия, что впоследствии так или иначе проявляется. Наконец, встречается явле-ние перелива генов, или обмена генов между популяциями. Иногда это происходит при прямых и непосредственных контактах между двумя популяциями, а иногда при посредни-честве третьей популяции. Перелив генов не позволяет формированию нового биологическо-го вида, что могло бы произойти, будь изоляция абсолютной. А тот факт, что этого не про-изошло и человечество продолжает быть единым биологическим видом, говорит о том, что перелив генов так или иначе происходит постоянно. Каких-либо чистых человеческих попу-ляций в мире нет, и это - один из аргументов против расовой теории.

Глава 2. Культура и биология

Одним из факторов возникновения разнообразия в человеческой биологии или культу-ре является адаптация к разной природной среде. Естественный отбор и требует вариативно-сти, и создает ее. Вариативность внутри популяции является условием естественного отбора, а различия между популяциями - результатом их адаптации к разным природным условиям. Природные факторы часто придают особый характер действию наследственных генов. Это - и стресс в результате неблагоприятного воздействия природной среды, и разное ее влияние в зависимости от возраста индивидов. Например, на молодежи природное воздействие сказы-вается сильнее, чем на пожилых людях.
В науке известны два подхода к человеческому разнообразию. Традиционный подход связан с классификацией различных групп по соматическим (внешним физическим) призна-кам и выделением отдельных расовых типов. Более новый подход связан с выяснением при-чин разнообразия; он занят поиском связи появления каких-либо биологических признаков с естественным отбором, дрейфом генов, переливом генов и т. д.
О том, что собой представляет расовый подход, лучше всего видно на примере США с их давней традицией расизма. Там вера в биологическую расу чаще всегда встречается на бытовом уровне, чем среди специалистов-биологов. Простые американцы верят, что в США встречаются, главным образом, две расы - белые (кавказоиды) и черные (негроиды). Этот подход отражается и в официальных формах учета населения, где люди делятся на пять кате-горий - англоамериканцы, афроамериканцы, азиаты, мексиканцы («испанцы») и коренные американцы (индейцы и эскимосы). Эта классификация не основана на каких-либо научных критериях и смешивает разные показатели (расу, происхождение, язык, культуру). По сути, эта схема способствует укоренению расовых предрассудков. Все эти «расы» являются так называемыми социальными расами, ибо они выделяются по языку или культуре, которые воспринимаются людьми в расовых терминах.
В США раса устанавливается официально по рождению и не связана строго с биологи-ческими характеристиками или особенностями происхождения. Ведь если один из родителей «белый», а другой «черный», то ребенок автоматически считается «черным». А в некоторых штатах, даже если у человека «черным» был лишь один из его отдаленных предков, этот че-ловек все равно считается «черным». Зато, чтобы считаться «коренным американцем», надо доказать, что ты имеешь не менее четверти соответствующей крови. Это - типичный амери-канский подход, учитывающий кровь для получения тех или иных привилегий. В случае с «черными» это долго создавало белым американцам преимущества в социально-экономической сфере, но в последние десятилетия в условиях аффирмативных действий это, напротив, создает преимущества «черным». То же самое в последние тридцать лет происхо-дит и с коренными американцами, имеющими ряд льгот в силу своей крови. Отмечу, что в нашей стране долгие годы ту же функцию выполняла, а отчасти и сегодня выполняет, этни-ческая идентичность (национальность).
А вот в Бразилии, где в течение столетий живет довольно смешанное в расовом отно-шении население, все обстоит по-иному. У бразильцев имеется до 500 разных терминов для обозначения расовых (соматических) отличий. Американский антрополог за несколько не-дель насчитал до сорока разных терминов в поселке, где жили 800 человек. Иными словами, бразильцы в отличие от американцев стремятся учесть все, пусть даже малейшие, фенотипи-ческие различия. В США человек не может изменить свою расовую принадлежность (хотя «черный» может быть даже белее «белого»). А в Бразилии можно изменить «расу», просто избавившись от загара. Поэтому в Бразилии даже братья и сестры могут описываться как разные «расы».
А вот очень показательный пример из жизни современных австралийских аборигенов. Аборигенка из группы тиви так обращалась к своей сестре, переехавшей жить в город: «Ну, ты, светлокожая!» (хотя у той сохранялась темная кожа). Все это говорит о том, что на быто-вом уровне культурные и расовые характеристики вопреки реальности иной раз отождеств-ляются.
Биологи в последнее время с большим подозрением относятся к понятию «раса». В прошлом расу выделяли по видимым внешним признакам. Вначале исходили из цвета кожи. Так и возникли понятия белой (кавказоидной), черной (негроидной) и желтой (монголоид-ной) рас. Но это не решало проблему. Ведь вставал вопрос - куда, например, относить поли-незийцев? Тогда выделили особую полинезийскую расу. А можно ли амерниканских индей-цев относить к «желтой» расе? Пришлось выделить америндскую расу. В Южной Индии и на Шри Ланке встречаются темнокожие люди с европеоидными чертами лица. Их то причисля-ли к «кавказоидам», то относили к особой расе. В особую расу зачисляют и австралийских аборигенов. У бушменов Южной Африки - желтая кожа и эпикантус, чем они слегка напо-минают монголоидов, но их относят к особой расе.
А что, если классификацию вести по форме волос - прямым или курчавым? Но курча-вые волосы встречаются у африканцев, у населения Передней Азии, у меланезийцев и кое-где у европейцев. Были также попытки построить классификации по чертам лица, росту и даже весу. Стоит ли говорить, что классификации, основанные на разных показателях, суще-ственно отличались друг от друга. В результате ученые пришли к выводу, что надо выделять расу по комплексу признаков. По этому пути и пошли советские ученые. Лучшая классифи-кация у нас была создана Я. Я. Рогинским и М. Г. Левиным; она включала 23 антропологиче-ских типа - учитывались цвет кожи, цвет и форма волос, особенности глаз, носа, губ, неко-торые краниологические признаки, а также их географическое распространение.
Все же со временем было осознано, что по разным признакам можно устанавливать разные классификации. Кроме того, как мы видели, многие признаки передаются детям слу-чайным образом, независимо друг от друга, и комбинации этих признаков могут быть раз-личными, хотя и в определенных пределах. Другая проблема возникала, когда речь шла о границах между расами, оказавшимися весьма нечеткими. Действительно, принято считать, что чернокожие африканцы живут в тропической Африке к югу от 23-й параллели. Но к се-веру отсюда кожа светлеет очень постепенно, и по цвету кожи нельзя сказать, где кончается одна раса и начинается другая. Что особенно важно, фенотип популяции может изменяться без каких-либо генетических изменений. Великий американский антрополог Ф. Боас еще в начале XX в. показал, что конструкция черепа у детей европейских иммигрантов в США из-менялась, и это никак не было связано с генами. Возможно, это было реакцией на новую среду обитания, а возможно, было связано с изменением пищевого рациона.
Действительно, смена пищевого рациона сказывается на изменении роста и веса. Сей-час американские подростки в среднем выше, чем в 1910 г. Аналогичная акселерация проис-ходила в СССР в 1960-1970-е гг. Возможно, это было следствием улучшения качества пищи (оптимальная доля калорий, белков, кальция). За последние десятилетия в Японии, Бразилии и некоторых европейских странах отмечалось увеличение роста. В некоторых европейских странах, например, за последние четыре поколения средний рост взрослых мужчин увели-чился на 10-12 см (средневековые доспехи на современного человека уже не налезают). Это - слишком короткий срок для серьезных генетических изменений. Поэтому объяснение надо искать в пищевом рационе.
Таким образом, человеческий фенотип пластичен, он не следует какой-либо строгой генетической программе. Он может изменяться с изменением условий жизни. Поэтому мно-гие современные биологи отвергают традиционную расовую классификацию, так как она рассматривала фенотип как нечто статичное, неизменное, и слишком большое значение при-давала генетическому наследию. Она мало учитывала текущие изменения и адаптацию. Так, австралийских аборигенов привыкли воспринимать как темнокожих. Но те аборигены из тропических районов Австралии, которые перешли жить в города, оказались светлокожими - темными их делал загар.
Все эти наблюдения привели к тому, что западные ученые начали отказываться от кон-цепции расы. Те из них, которые хотели сохранить эту концепцию, указывали на генотип. Они определяют расу как популяцию с характерной частотой определенных аллелей и видят в нейтральных генах маркер расовой принадлежности. Они исходят из того, что природная среда на них не влияет.
Однако имеются и возражения. Ведь, как мы уже видели, вся история человечества со-стоит из бесконечных контактов и перелива генов. В таких условиях крайне редко встречает-ся ситуация, когда две соседние популяции резко различаются по частоте аллелей. Следова-тельно, четкую границу между расами оказывается весьма трудно провести. Невозможно ответить на вопрос, какой именно ген следует положить в основу расовой классификации. И почему именно этот ген, а не другой? Если же основываться на их наборе, то ведь отбор про-исходит независимо, и в следующем поколении мы можем встретить разные фенотипы. Фак-тически, чем шире набор генов, которыми мы собираемся оперировать, тем больше комби-наций генов мы имеем. Следовательно, тем больше «рас» можно выделить. Например, если мы возьмем группы крови A, B и 0, то можно будет выделить три расы. Но если учтем поло-жительный и отрицательный резус-факторы, то выделим уже 6 рас, а если добавим еще ка-кую-либо пару аллелей, то будет уже 12 рас, и т. д. Если же мы возьмем всю совокупность хромосом у человека (23 пары), то придется выделять несколько миллионов рас.
Встает вопрос, какую цель ставят перед собой и какую ценность имеют рассовые клас-сификации. Ведь типологии важны, когда они сообщают нам нечто новое. Но, строго говоря, основанная на четких научных критериях расовая классификация ничего этого не дает. Она не объясняет встречающегося разнобразия, и это делает ее малопродуктивной.
Правда, в нашей стране давно выработался иной подход к расовым признакам. Наши ученые исходят не из всей совокупности генов, а из визуально выделяемых наиболее замет-ных признаков - форма черепа, цвет и форма волос, форма носа и пр. Эти показатели ис-пользуются для того, что у нас называется изучением этногенеза. На самом же деле речь идет о происхождении отдельных популяций, и к этническим проблемам это имеет весьма косвенное отношение, так как этнос – это, прежде всего, идентичность. А человек формирует свою идентичность, исходя не из научных, а из культурных соображений.
В этом смысле расовый подход действительно представляет интерес. Почему сами лю-ди выделяют отдельные расовые категории? По каким критериям они это делают? Какой смысл они в это вкладывают? Какую роль играют расовые категории во взаимоотношениях между людьми? Всегда ли эти категории выделялись и были для человека важны, или это происходит в каких-то особых обстоятельствах? Если мы зададим эти вопросы и попытаемся на них ответить, то увидим, что эта работа - не для биолога, а для социокультурного антро-полога. Ведь анализировать приходится не какие-то объективные показатели, а ментальные структуры! В таком случае приходится говорить не о биологической, а о социальной или этносоциальной расе. И с этой проблемой люди действительно сталкиваются в разных рай-онах земного шара, где практикуются открытые или скрытые формы расовой дискримина-ции. У нас мы это наблюдаем на примере «кавказцев», которых милиционеры выявляют по внешнему виду, проверяя у них документы, независимо от того, соврешили ли они какие-либо неправовые действия или нет.
Тем самым, некорректно сформулированный расовый подход играет определенную роль в развитии расизма. С конца XVIII в. в Европе процветала френология - наука об изу-чении человеческого черепа. Она утверждала, что особенности мозга строго связаны с пара-метрами (прежде всего, размерами) черепа и его отдельных частей. Полагали, что, изучив череп, можно узнать характер человека. В начале 1840-х гг. швед Рециус вывел формулу для измерения черепа (длина, поделенная на ширину и умноженная на 100). В ответ на это фран-цузский философ Альфред Фуйе произнес в 1893 г. пророческие слова: «Люди еще будут убивать друг друга из-за разницы в один балл между их черепами».
В XIX в. представители романтической школы верили в то, что имеется несомненная связь между внутренними и внешними расовыми различиями. Из этого и исходили те, кто утверждал, что различия в мыслях и поведении людей диктуются врожденными биологиче-скими различиями. Они верили в то, что одни индивиды способнее других, умнее, более умелы в силу своих врожденных биологических различий, якобы помогавших им делать бле-стящую карьеру. Из этого как будто бы вытекало, что то же самое относится и к народам. Ведь отдельным индивидам или социальным классам в западноевропейских странах удалось возвыситься в силу, как считалось, естественного превосходства. Почему же не предполо-жить то же самое в отношении разных народов, боровшихся за существовавние? Отсюда де-лался вывод: именно раса диктует различия в обычаях, в интеллекте. И другой вывод - о «бремени белого человека», его ответственности за «отсталые народы». Тем самым, наука давала пищу для оправдания колониализма, угнетения и порабощения. Рассуждали следую-щим образом: низшие расы (а в их наличии не сомневались) ленивы и неумелы; если улуч-шить их условия жизни, они только еще больше расплодятся. Следовательно, лучшие по ге-нетическому наследию должны быть наверху, ведь сливки всегда всплывают на поверхность.
Совокупность такого рода взглядов получила название «социодарвинизм». Это направ-ление было довольно популярно в науке второй половины XIX в. Оно развивало следующие идеи. Во-первых, природа основана на эволюции и венчает ее человек. Во-вторых, у эволю-ции нет границ, она продолжается у людей и ведет к появлению высших и низших видов. Высшей якобы является белая раса: она побеждает в войнах, белые колонизаторы завоевали мир, создали величайшую философию, технологию, музыку, архитектуру. Борьба за сущест-вование считалась универсальным законом природы. Из этого делался вывод о невозможно-сти и даже вреде борьбы против войны. Дух милитаризма буквально захлестнул Европу ру-бежа XIX-XX вв. Считалось нормальным, что «слабые» должны покинуть эту землю. При этом самым естественным образом социодарвинизм сочетался с этноцентризмом: именно свой народ считался величайшим и относился к высшей расе, другим отводилось более скромное место. Все это делалось для того, чтобы оправдать завоевания, покорение народов, ограбление колоний. Характерно, что этому соответствовала националистическая историо-графия - в разных европейских странах находились историки, делавшие все для того, чтобы подкрепить указанные идеи историческими фактами.
Впервые в Европе Нового времени расизм в еще очень наивной форме проявился в ра-ботах немца Кристофа Майнерса. В 1786 г. он выдвинул идею о двух важных человеческих расах - «светлой и прекрасной» (арийской) и «смуглой и уродливой» (семитской). Первую он наделил всевозможными добродетелями, а вторую - ужасными пороками. Много позже уже в нацистской Германии он получил признание как основоположник «арийской концеп-ции». В середине XIX в. в годы борьбы аболиционистов против рабства в США некоторые антропологи (Мортон, Нотт, Глиддон) доказывали необходимость и даже справедливость сохранения рабовладения, ибо негры будто бы являлись низшей расой, неспособной жить без посторонней опеки.
Одновременно во Франции в 1853 г. граф Артюр де Гобино издал «Опыт о неравенстве человеческих рас». Он настаивал на том, что главным фактором исторического равития яв-ляется расовый (он его называл «этническим»), якобы именно раса была движущей силой культурного прогресса. Он отрицал единство человеческого рода и исходил из идеи полиге-низма. Из этого он делал вывод, что, имея разное происхождение, человеческие расы имеют и разные психологические качества, разные способности к умственному развитию, к усвое-нию культуры. Низшие расы всегда останутся «дикими», - считал он. Гобино утверждал, что все цивилизации созданы исключительно белой «арийской» расой, т. е. в первую очередь германцами (для Франции это означало - франками в отличие от местных галлов). Он со-крушался по поводу того, что в ходе истории арийцы смешивались с другими расами и утра-чивали свою исконную чистоту, а, тем самым, теряли первоначальную энергию и в итоге пришли к стагнации. Для Гобино, все зло заключалось в смешении рас, и он пессимистиче-ски заявлял, что дальнейшее смешение приведет человечество к гибели.
Во Франции книга Гобино не имела успеха, и понятно почему. Ведь для многих фран-цузов Великая Французская революция осознавалась как победа местных аборигенов-галлов над пришлыми франками, т. е. социально-классовая борьба виделась как борьба расовая. А аристократ Гобино отстаивал интересы франков, и это не встречало отклика у демократов-французов. Между тем, книга Гобино имела огромный успех в переживающих националь-ный подъем германских странах, и не случайно ее высоко ценил Рихард Вагнер. Некоторые другие авторы, работавшие в духе механистического материализма (Фохт, Бюхнер), тоже считали неевропейские народы низшими расами. Так сложился «социальный дарвинизм», иначе «политическая антропология» или «антропосоциология» (Отто Аммон, Людвиг Вольтман, Хьюстон Чемберлен в Германии; Ваше де Лапуж во Франции). О. Аммон и Ваше де Лапуж первыми связали интеллектуальные способности людей с «головным указателем». Они полагали что, чем «длинноголовее» человек, тем он одареннее и способнее. Если для Гобино мировое развитие представлялось процессом завоевания, то Лапуж писал о «соци-альном отборе». Лапуж верил в прогресс, в ходе которого выживали только более одаренные и приспособленные. Одновременно в Англии Ф. Голтен, двоюродный брат Дарвина, высту-пил с идеей об активном воздействии науки на генетическую наследственность, что должно было привести к улучшению «наиболее одаренных рас». Тем самым, он положил начало ев-генике, науке об искусственном улучшении человеческой породы. В Германии в конце XIX в. это приняло форму лозунга: «Германия превыше всего».
В этом расистском дискурсе евреям отводилось особое место. Любопытно, что Гобино относился к ним с симпатией: он в особенности ценил их мудрость, которая для него заклю-чалась в том, что они будто бы давно поняли важность чистоты крови и ввели запрет на смешанные браки. Чемберлен трактовал это совершенно иначе: он обвинял евреев в коварст-ве, ибо сами они сохраняли чистоту крови, а других заражали своей кровью путем смешан-ных браков. Если так будет продолжаться, - писал он, - то скоро в Европе останется только один чистокровный народ - евреи. Остальные будут иметь смешанную кровь, а, значит, бу-дут отставать в физическом и духовном развитии. Все эти рассуждения представляют собой типичные мифы расового антисемитизма, для которого нет никаких научных оснований.
К сожалению, расовые предрассудки дожили до наших дней и выступают на бытовом уровне в виде подозрительного или недружелюбного отношения к людям иного физического типа. Иной раз такие представления имеют фантастический характер и никак не соответст-вуют действительности, как в случае расового антисемитизма (ведь по своему физическому типу европейские евреи-ашкеназы мало чем отличаются от других европейцев). В некоторых обществах расизм - это следствие либо исторически сложившейся социально-политической системы, когда представители разных расовых типов занимали разные позиции в социальной иерархии (хима и тутси в Руанде), либо межгруппового разделения труда, когда небольшая по численности группа занимает непомерно большое место в определенной профессиональ-ной нише (евреи в правовой области, медицине, журналистике). Если такие позиции или ни-ши являются престижными, то это ведет к конкуренции и добавляет масла в огонь неприяз-ни, окружающей такую группу. В таких условиях расовый подход способствует оформлению «образа врага» и ведет к ухудшению межрасовых или межэтнических отношений. Нередко пропагандой расизма занимается патриотически настроенная интеллигенция. В частности, сегодня в России немало национал-патриотических изданий занимаются пропагандой расиз-ма.
В целом на Западе социодарвинизм отвергнут. Многочисленные исследования так и не позволили выявить какую-либо связь между весом и морфологическими особенностями го-ловного мозга человека, с одной стороны, и особенностями его интеллектуальной жизни, с другой (так самая большая и самая маленькая головы встречались у двух известных писате-лей – соответственно Льва Толстова и Анатоля Франса). Ученые исходят из того, что, даже если биологические различия между индивидами и расами как-то влияли на их социальный успех, то гораздо большее значение имели десятилетия угнетения зависимых и колониаль-ных народов, что тормозило их развитие. Главная роль сегодня отводится не расовым при-знакам, а образованию.
В науке имеется еще один подход к расовым проблемам. Теоретически возможно, что какие-то социо-культурные различия между группами и расами, по крайней мере, частично обусловлены их генетическим наследием. Эта идея называется биологическим детерминиз-мом. Она исходит из того, что у разных рас имеется прирожденная предрасположенность к принятию определенных идей или стилей поведения, отвергая другие. Но биологический детерминизм не дает ответа на вопрос о различиях социо-культурных систем у разных наро-дов. Давайте посмотрим, имеются ли какие-либо соответствия между расой и социо-культурной системой:
1. Представители разных рас в равной мере поддаются обучению и усваивают культур-ную традицию. В Северной Америке живут люди самого разного происхождения. При этом американцы африканского и азиатского происхождения по манере говорить и действовать больше похожи друг на друга, чем на азиатов или африканцев. В последние годы в Америке очень модно адоптировать детей с самых разных континентов. Такие дети легко обучаются западной социо-культурной системе, если только они не встречают дискриминации и преду-беждений.
2. И в прошлом, и ныне между разными группами одной и той же расовой принадлеж-ности встречается большая социо-культурная вариативность; в частности, разные политиче-ские системы (общины, племена, вождества, государства) известны почти на всех континен-тах и почти у всех рас.
3. Можно проследить во времени, как одна и та же биологическая популяция переходи-ла от одной политической системы к другой.
Иными словами, имеется масса фактов в пользу того, что представители разных рас мо-гут обучиться одним и тем же социо-культурным кодам. Напротив, внутри одной расы встречается много разных социо-культурных систем. И большие изменения в мире, происхо-дящие у нас на глазах, нельзя объяснить генетическими различиями между людьми.
Итак, антропология не дает никаких оснований объяснять социо-культурные различия разницей в генетических параметрах. Причины социо-культурных различий и изменений следует искать в изменениях природного окружения, технологии, образа жизни или в кон-кретных исторических событиях, в частности, внутренних конфликтах. И лишь в очень ред-ких случаях биология действительно может объяснить социо-культурное поведение. Напри-мер, не все народы мира могут без последствий пить сырое молоко. У человека и других млекопитающих (кроме некоторых видов домашних животных) способность расщеплять лактозу исчезает, как правило, после отлучения от груди. Но в Европе эту способность со-храняют около 90% взрослых европейцев. А большинство черных американцев, монголоидов (народы Севера, индейцы и пр.) страдают расстройством желудка, если пьют сырое молоко. Некоторые ученые считают, что здесь речь идет о генетическом наследии. Предполагается, что способность расщеплять лактозу сохраняется лишь у тех народов, у предков которых в глубокой древности произошла мутация в связи с переходом к скотоводству. Именно это произошло у древних индоевропейцев. Любопытно, что и африканские коровопасы (тутси Уганды и фульбе Нигера) тоже способны безболезненно пить молоко. Видимо, мутация за-крепилась в связи с тем, что молочная пища у этих народов играет огромную роль. Вместе с тем, известны случаи, когда некоторые индивиды переходили от низкого к высокому по-треблению молока, и это повышало их резистентность. Иными словами, здесь действуют и генетические факторы, и адаптивные способности человека.
Этот пример показывает, как, в каких условиях могут возникнуть биологические раз-личия. Действительно, многие расовые признаки адаптивны: 1) например, длинный нос по-могает человеку в сухом жарком климате (увлажняет воздух) и в условиях холода (греет воз-дух); 2) темная кожа помогает выжить в тропической саванне (спасает от солнечных ожогов, рака кожи и перепроизводства витамина D). Рак кожи (меланома) очень распространен в солнечной Австралии. Характерно, что подвержены ему, в основном, переселившиеся сюда белые. Люди с темной кожей, прежде всего, черные африканцы, много лучше защищены от меланомы. Правда, и они болеют, если поражены места с более светлой кожей (ладони, по-дошвы ног, пах). Все же европейцы болеют меланомой в 20 раз чаще, чем африканцы; 3) са-мые крупные в современном мире зубы встречаются у австралийских аборигенов. Они помо-гают им пережевывать грубую пищу с минеральными включениями; 4) по правилу Бергмана, чем меньше тело, тем больше тепла оно теряет. Вот почему самые крупные живые существа встречаются именно в северных широтах. Замечено, что с падением среднегодовой темпера-туры на один градус вес взрослого мужчины увеличивается на 300 граммов; 5) по правилу Эллена, с ростом среднегодовой температуры растет длина тела, в особенности, конечностей. Тем самым, увеличивается поверхность тела, и оно скорее отдает излишнее тепло, спасая от перегрева.
Иными словами, если две разные удаленные друг от друга пространственно популяции имеют сходные физические параметры, это вовсе не обязательно говорит об их генетическом родстве. Нередко речь идет об адаптации к местным природным условиям.
Теперь следует развеять одно широко распространенное заблуждение. Многие счита-ют, что чернокожие потому делают успехи в спорте, что они к этому «расово предрасполо-жены». Действительно, в США более одной пятой профессиональных бейсболистов, поло-вина футболистов и две трети баскетболистов это - чернокожие. Сходная ситуация наблюдается в боксе и легкой атлетике. При этом чернокожие составляют лишь 12% амери-канского населения. Говорит ли это о роли биологии? Давайте разберемся. Во-первых, чер-нокожие добиваются успеха лишь в некоторых видах спорта (но не в плавании, гимнастике или теннисе); во-вторых, расовый фактор не объясняет, почему канадцы хорошие хоккеисты, а из жителей Северного Кавказа получаются хорошие борцы, русские славятся своей гимна-стической школой и т. д.; наконец, в-третьих, можно проследить важные изменения во вре-мени: в начале XX в. лучшими боксерами в США были ирландцы, в 1920-30-е гг. - евреи и итальянцы, а сейчас чернокожие и испаноязычные.
Все эти факты имеют вполне рациональное объяснение. В прошлом дискриминация не давала чернокожим большого выбора, а спорт был самым простым путем к славе и богатст-ву. Имелись и иные причины. Так, в спорте было легче всего оспорить предубеждения белых относительно способностей чернокожих, ибо в спорте успех всегда очевиден. Спорт имеет дело с небольшими командами, многое здесь зависит от индивидуального таланта, и ради победы над соперниками менеджеры пренебрегали расовыми предрассудками. Любопытно, что чернокожие добивались успеха именно в тех видах спорта, где дешевле оборудование (скажем, среди игроков в гольф или горных лыжников чернокожих не найти). Чернокожие вовлекали в эти виды спорта своих детей, так как там можно было хорошо заработать.
В США плавательные бассейны для чернокожих недоступны, ибо там высокие вступи-тельные и членские взносы. А в Бразилии такого рода сегрегации по богатству нет: там в плавательные клубы берут всех желающих. Поэтому в Бразилии чернокожие постоянно уча-ствуют в соревнованиях по плаванию.
В США и России женщины активно участвуют во многих видах спорта наравне с муж-чинами. А в Бразилии это предосудительно. Бразилия, как и вообще страны Латинской Аме-рики, делает акцент на мускулинную культуру («мачизм»). Там соперничество и публичные выступления - это исключительно мужская сфера. Кроме того, надо иметь в виду и местные идеалы красоты. Бразильский идеал красоты - это полная женщина с массивными бедрами. А плавание развивает плечи, удлиняет торс и делает шею массивной, что считается в Латин-ской Америке уродством. Со своими широкими бедрами бразильские женщины рассматри-ваются обществом, прежде всего, как машины по производству потомства. Иными словами, культурный стереотип задает определенные рамки для участия в той или иной деятельности.
Следовательно, именно культурная и социальная стратификация, а не какие-либо расо-вые или половые различия, влияют на развитие таланта или его подавление в каких-либо сферах занятий. Кроме того, все эти примеры говорят о том, как возникают этнические про-фессиональные ниши. Сейчас то же самое происходит в американской науке: среди студен-тов и ученых в США растет доля азиатов и выходцев из России, а американцы предпочитают заниматься бизнесом. Связь этнических меньшинств с определенными профессиональными нишами – это явление, широко распространенное в мире с глубокой древности. С какими-либо расовыми особенностями оно не связано.

Глава 3. О традиционном расизме

Такие темы, как «ксенофобия», «шовинизм», «этноцентризм», «экстремизм», «терроризм», прочно вошли в современный дискурс и активно обсуждаются как специалистами, так и общественностью. В сравнении с ними проблеме расизма явно не повезло – хотя в 1990-х гг. возникло немало радикальных движений, выступивших под расовыми лозунгами, и это было замечено многими журналистами, расизм по-прежнему находится на периферии научных исследований, и ученые неохотно вступают в дискуссии по этой проблеме.
В чем же дело? Почему проблема расизма не получает должного отражения в интеллектуальном дискурсе? Официальная советская доктрина утверждала о полном отсутствии расизма в стране победившего «интернационализма» и «дружбы народов». Расизм считался «буржуазной идеологией» и, если и признавался, то где-то далеко за пределами СССР, скажем, в США или ЮАР. Время от времени профессиональные «борцы с расизмом» разражались гневными филиппиками по поводу заморских расистов. Но эти заказные высказывания имели политико-идеологическую направленность и не требовали глубокого теоретического анализа проблем расизма. Поэтому, если на Западе регулярно проводились серьезные исследования расизма и на эту тему выходили десятки научных изданий, в СССР такая работа практически не велась. В результате наши ученые оказались абсолютно не подготовлены к встрече с расизмом, явившим свои безобразные лики в 1990-е гг. Что же касается «борцов с расизмом», то, похоже, при встрече с отечественным расизмом былая смелость некоторых из них оставила; другие стали с жаром отвергать саму возможность существования «русского фашизма»; третьи сами занялись популяризацией расовых стереотипов, востребованных определенной частью публики и, в частности, политиков.
Все это и заставляет обратиться к проблеме расизма, который проявляется в самых разных сферах нашей современной жизни, охватывая не только бытовые представления, но и сферу политики, и даже, как мы увидим, науку. Традиционно под расизмом понимается концепция, во-первых, возводящая все различия между людьми (в культуре, поведении, мировосприятии) к их расовым истокам, якобы обнаруживаемым в таких физических признаках, как форма носа, цвет кожи, разрез глаз, форма и цвет волос и пр., а во-вторых, утверждающая на этом основании извечное неравенство рас и настаивающая на подведении под это правовой базы. Этот расизм, порожденный эпохой колониализма, исходил из понятия о высших и низших расах и, вопреки всем имевшимся научным данным, утверждал, что именно расовые различия определяют ход развития истории и культуры.
По Дж. Бердселлу, классический расизм опирался на следующие постулаты, до сих пор имеющие своих приверженцев: а) убеждение в реальном существовании обособленных рас; б) вера в то, что расы резко различаются по своей генетической основе; в) вывод о том, что одни расы имеют существенные преимущества перед другими; г) ссылки на интеллектуальные тесты, будто бы доказывающие, что белые отличаются от черных более развитыми умственными способностями; д) утверждение о том, что мозг негров анатомически недоразвит; е) вывод о том, что белых отличает способность к созданию высоких цивилизаций; ж) стремление к поддержанию «чистоты» белой расы путем предотвращения межрасовых браков.
В свою очередь Ц. Тодоров связывает расистскую доктрину со следующими аксиомами: 1) признание реального существования рас, т. е. групп, четко различающихся между собой по соматическим признакам, причем эти различия признаются существенными для судеб человечества; 2) вера в неразрывную связь между физическим типом и моральными качествами, возведение культурных различий к физическим; 3) вера в «расово-культурную (этническую)» предопределенность индивидуального поведения; 4) приверженность идее универсальной (по сути этноцентристской) иерархии ценностей, предопределяющей неравное положение отдельных «рас»; 5) стремление воплотить изложенные постулаты в политической практике, практике «расизма в действии». Исключение хотя бы одного из этих положений, по мнению Тодорова, лишает расовую доктрину жизнеспособности. Например, отказ от первого постулата ведет от «расизма» к «культурализму», доктрине, которая ставит во главу угла не расу, а культуру. Между тем, как мы увидим ниже, именно возведенный в абсолют «культурализм» (или, как его порой называют, «культурный фундаментализм») стал за последние тридцать лет новым выражением расизма в Европе.

Глава 4. Расы и расизм сегодня

Ясно, что успешная борьба с расизмом требует четкого понимания того, что такое раса и что такое расизм. Критикуя наивный антирасизм, современные аналитики подчеркивают его слабость, заключающуюся в неадекватном понимании противника. Ведь за последние десятилетия термин «расизм» потерял свое операциональное содержание и стал расплывчатым. Обычно ограничиваются наделением его негативным смыслом, не задумываясь о том, что он означает в действительности. В свою очередь «антирасизм» воспринимается с положительным знаком, и поэтому иногда даже расисты не видят ничего странного в объявлении себя борцами с расизмом. Вот почему для эффективной борьбы с расизмом требуется четко определить, что вкладывается в понятие «расизм». Определение расизма, которым в прошлом широко пользовались борцы с расизмом, предполагало, что человеческие расы являются объективной реальностью. Мало того, среди либерально настроенных интеллектуалов и даже среди правозащитников нередко можно встретить мнение о том, что модели человеческого поведения и особенности мышления предопределяются расовой (или этнической) принадлежностью. Однако именно такие представления и служат основой расизма. Поэтому эта позиция морально уязвима; она обрекает любую борьбу с расизмом на поражение.
Кроме того, эти представления кардинально расходятся с данными современной науки. Поэтому прежний подход к расизму в настоящее время пересмотрен. Критикуя раннее определение расизма, английский неомарксистский социолог Р. Майлз пишет, что его, во-первых, следует рассматривать в контексте XIX в., когда господствовал «научный расизм», т. е. наука своей верой в объективное существования рас и их якобы естественное неравенство поддерживала расистские настроения. Во-вторых, оно ошибочно видело в расизме вечное и неизменное свойство человеческой натуры. В-третьих, использовавшаяся в недавнем прошлом концепция расизма была чересчур политизирована и нацелена, главным образом, против германского нацизма. По всем этим причинам она оказалась бессильной против современных форм расизма. Так как расизм имеет дело не с реальностью, а с представлением о ней, и представление это может быть очень разнообразным, сам Майлз исходит из того, что новая концепция расизма должна делать акцент на функцию, а не на содержание дискурса. Иными словами, расизм можно определить как стремление наделить группу такими биологическими или культурными особенностями, которые бы оправдывали ее дискриминацию.
В последние десятилетия специалисты по расизму подчеркивают различия между такими понятиями как «расиализация» и «расизм». Р. Майлз использует термин «расиализация» для «таких случаев, когда социальные взаимоотношения между людьми описываются с помощью такого акцентирования человеческих биологических характеристик, которое призвано определять и конструировать обособленные социальные общности». Этот термин стали использовать и многие другие авторы для обозначения процесса, в ходе которого определенная группа или группы населения наделяются своими соседями или государственным законодательством определенными расовыми качествами и помимо своей воли превращаются в особую категорию, занимающую свое место в уже сложившейся расово окрашенной социальной структуре. В западной традиции принято говорить о «цветном зрении», свойственном европейскому восприятию групповых различий.
Между тем, история показывает, что в разных регионах мира люди неоднократно переосмысливали расовые категории и даже могли вкладывать в одни и те же понятия разное содержание. В частности, само понятие «белой расы» сформировалось сравнительно недавно. В XVI в. португальцы включали в эту категорию как арабов и индусов, так и китайцев. В английском школьном учебнике по географии Африки, выпущенном на рубеже XIX-XX вв., к «белой расе» были отнесены арабы, абиссинцы, берберы, туареги, масаи и сомали. А вот в США в XIX в. ирландцы и итальянцы не считались «белыми». И только в XX в. понятие «белые» стало там тесно ассоциироваться с европейцами в целом и их потомками. Евреи были зачислены в эту категорию только после Второй мировой войны. В 1920-е гг. индийцам тщетно приходилось доказывать американским властям, что они, наравне с белыми американцами, принадлежат к «белой арийской расе». До сих пор американская бюрократическая концепция предполагает, что граница между «белыми» и «азиатами» проходит где-то между Пакистаном и Индией.
Понятие «черной расы» как особой социальной категории возникло тоже достаточно поздно. Например, древние греки и римляне, хотя и различали население, жившее за пределами греко-римского мира, по цвету кожи, но включали его в единую социальную категорию «варваров». Ничего, даже близко напоминавшего идею белого расового превосходства, тогда не было. Вплоть до последней четверти XVII в. на плантациях в Вирджинии использовался наемный труд белых наравне с африканцами и индейцами. И только в 1670-е гг. там было принято законодательство, отождествившее рабский труд только с африканцами. Именно с этого времени все завезенные в Америку африканцы, независимо от их этнической принадлежности, стали «неграми-рабами», и на них распространилось понятие единой «черной расы». По оппозиции к ним белые американцы как «аристократы кожи» вошли в категорию «белой расы». В Северной Америке «белая раса» считалась «абсолютно чистой» и не допускала никаких смешений. Поэтому все потомки смешанных браков (мулаты) автоматически зачислялись в «черную расу».
Иначе обстояло дело в Вест-Индии, где расовая классификация была гораздо более разнообразной. Там использовался богатый набор терминов для людей смешанного происхождения в зависимости от соотношения тех или иных предков – выделялись такие категории как «белые», «красные», «коричневые», «светло-черные», «черные», «темно-черные». При этом раса служила символом социального положения. Например, термин «тринидадские белые» означал не столько физическую принадлежность к белой расе, сколько принадлежность к престижному социальному слою, обычно связывавшемуся с белой расой. Эта категория включала, в основном, потомков смешанных браков, однако в нее входили и белые поселенцы; все они назывались «креолами». Аналогичная картина наблюдалась и в Бразилии. Там в одном из северо-западных поселков этнографу удалось зафиксировать 116 терминов для разных расовых типов, и имеются данные о том, что в разных районах Бразилии люди различают около 500 разных типов в зависимости от оттенков цвета кожи, формы носа и губ, особенностей волос и пр. Из них чаще всего использовались 10 терминов (около 85% случаев), причем самыми популярными были три термина – «морено» (мулаты), «бранко» (белые) и «сарара» (веснушчатые) (около 50% случаев). По результатам другого исследования, в штате Баия люди различали 25 оттенков цвета, группировавшиеся в четыре основные категории: «бранкос», «моренос», «пардос» (мулаты), «претос, негрос, эскурос» (черные). При этом расовые термины там ситуативны и со временем изменяются, а правительство поощряет межрасовое смешение и своей целью объявляет создание особой «бразильской расы».
А вот на Сицилии для иммигрантов из стран третьего мира, прежде всего, Африки используются такие расовые категории как «марокчини» (марокканцы), «нивури» (черные) и «туичи» (турки). Термины «марокчини» и реже «нивури» там используют для темнокожих иностранцев. Но наибольшей популярностью там пользуется термин «туичи», имеющий широкое значение – в эту категорию включают не только темнокожих иностранцев, но и темных сицилийцев. Впрочем, сами сицилийцы не видят большого различия между этими тремя терминами и нередко вкладывают в них один и тот же смысл, не особенно заботясь об их соответствии реальной цветовой гамме. Например, термин «туичи» могут использовать равным образом для темнокожих выходцев из Ганы и светлокожих жителей Туниса. В любом случае речь идет об образе «чужаков», к которым относятся с опаской. В России в последние годы расистское отношение к выходцам с Кавказа нашло отражение в уничижительном термине «черные»; в бюрократическом языке для этого имеется более вежливое, хотя научно некорректное, выражение «граждане кавказской национальности». Любопытно, что на Западе понятие «кавказоиды» (Caucasians) издавна используется для обозначения белой расы.
Во всех этих случаях людей различают не по крови, а по фенотипу, и расизм не поддерживается законодательством. Иногда даже имеются законы, сурово преследующие за расизм. Это не мешает тому, что расовые и социо-экономические категории нередко совпадают. Вот почему, как мы увидим ниже, социологи имеют все основания называть расу не биологической, а социальной категорией.
Популярность расовых категорий не является универсальной. Например, в избежавшей колониализма Эфиопии расовое деление неактуально. Там людей классифицируют по языку и религии. Фалашей (эфиопских евреев) там называют «бета-израэль». Зато в Израиле их называют «черными», что им кажется унизительным, и они доказывают, что они «красно-коричневые». В Советском Союзе в основе классификации людей лежала этничность; расовая принадлежность имела второстепенное значение.
Еще сложнее обстоит сегодня дело с определением понятия «расизм». Ведь расистская доктрина обладает необычайной способностью к мимикрии и видоизменяется в соответствии с обстоятельствами. Кроме того, как мы теперь знаем, то, что называется расовыми отношениями, выглядит в разных странах по-разному и по-разному воспринимается местным населением. Поэтому само определение расизма в последние годы вызывает у специалистов затруднения, и некоторые из них с сожалением пишут об инфляции этого понятия.
Одни специалисты ассоциируют расизм с реальным поведением, исходящим из расовой доктрины, - как социальным, так и политическим. Первое выражается в реакции на «другого» со стороны как работодателей, так журналистов и простых обывателей, а второе маркируется законодательством и другими дискриминационными действиями властей. Например, по определению американского социолога Х. Уайнента, «расистскими можно назвать действия, которые создают или воспроизводят социальную структуру, основанную на абсолютизации расовых категорий и культивирующую расовое неравенство, либо объявляют естественными или исконными расовые идентичности или показатели, основанные на такого рода социальной структуре, или оба эти случая вместе». Французский исследователь Э. Балибар совершенно правильно обращает внимание на «социальную структуру дискриминации», без чего расизм потерял бы почву под ногами. Мало того, по его словам, в современном мире эта структура сплошь и рядом задается государственной политикой. Некоторые авторы предлагают рассматривать расизм порознь как а) бытовой, выражающийся в поведении простых людей; б) политическую программу; в) правовую норму (в частности, определение гражданства по крови); г) государственную политику (апартеид и пр.). В то же время ряд других исследователей считают расизм идеологией по преимуществу и связывают ее с биологизацией культурных общностей. В этом случае расистская правовая практика обозначается термином «институциализированный расизм».
Разрушение современными генетиками биологических основ понятия «раса» порождает у специалистов необычайный интерес к ее бытовым (популистским) определениям. Появились новые подходы к расе, в частности, допускающие возможность определять ее в терминах культуры, полностью отрешившись от ее биологического основания. В этом случае «в понятии “раса” выражаются исторически сложившиеся особые формы культурной спайки и солидарности». Сторонники такого подхода допускают, хотя и с оговорками, что в современном мире расы – это не более чем форма выражения этничности. Другие этому категорически возражают, указывая на то, что расовые категории поглощают или игнорируют отдельные этничности. Кроме того, как настаивают некоторые авторы, концепция расы включает как социальные, так и культурные составляющие, и поэтому сводить ее лишь к одному из этих аспектов, игнорируя другой, было бы неверным. В этом смысле, в отличие от этничности, западная концепция расы всегда предполагает отношения господства и подчинения, наличие прямой или косвенной дискриминации. Поэтому, по мнению западных специалистов, расовый опыт кардинально отличается от этнического. В России мы имеем дело с иной ситуацией, где именно этнический фактор был десятилетиями сопряжен с той или иной формой дискриминации, сходной с расовой. Поэтому в нашем регионе имеется гораздо больше оснований для предположения о связи расизма с этничностью.

Глава 5. Социологический подход к расе и борьба с расизмом

Расовые категории достаточно подвижны и связаны с теми значениями, которые им придают современники. По мнению некоторых западных специалистов, концепция расы не является политически нейтральной, а всегда включает, пусть и имплицитно, идею конфликта интересов. «Раса является концепцией, которая акцентирует и символизирует социальные конфликты и интересы, объясняя их принадлежностью людей к разным физическим типам», – пишут американские исследователи М. Оми и Х. Уайнент.
Американские социологи, первыми начавшие изучать межрасовые взаимоотношения, всегда исходили из того, что понятие «раса» имело, прежде всего, социокультурный смысл и демонстрировало отношение к чужаку, выраженное через акцентуализацию его наиболее заметных физических отличий. Иными словами, для социологов физические маркеры отражали не столько объективную реальность, сколько субъективное отношение. По словам основателя чикагской школы социологии Роберта Парка, «расовая метка становилась символом таких [тревожных] ожиданий, основой которых было ощущение своей уязвимости». Он писал о том, что социолога интересуют отнюдь не физические особенности, отличающие одну расу от другой, а менее очевидные черты духовных представлений, символами которых являются эти физические различия. Отвечая расистам, главную проблему он видел в том, что «исторический процесс в той мере, в которой он касается людей, предопределяется в конечном итоге не биологическими, а идеологическими силами, и не тем, чем обладают или кем являются люди, а тем, на что они надеются и во что верят».
Иными словами, рассматривая расу как искусственную конструкцию, как одно из средств создания и описания идентичности, современные социологи подчеркивают, что раса остается очень важным понятием, определяющим и узаконивающим социальные и политические действия людей. Вместе с тем, они подчеркивают, что «раса является продуктом расизма, а не наоборот». С этой точки зрения, так называемые «расовые группы» оказываются расиализованными группами, т. е. группами, особое социальное, политическое или экономическое положение которых описывается обществом в расовых терминах. Поэтому анализ расизма может быть продуктивным только при учете широкого социального контекста в рамках данной политической культуры. Утверждение о том, что раса является социальной конструкцией, вовсе не означает ее призрачности. Как пишет современная исследовательница, «расы, безусловно, существуют, но они не обладают самостоятельным биологическим бытием вне того социального смысла, который мы придаем биологическому объяснению». И американские социологи всегда это подчеркивали.
Американский антрополог Ф. Боас и его ученики в течение десятилетий вели беспощадную борьбу с научным расизмом, пытавшимся обосновать идею расового неравенства. Они доказывали, что человеческие способности нисколько не зависят от цвета кожи или же разреза глаз. Наиболее последовательным представителем этого направления был американский антрополог Э. Монтагю, начиная с 1940-х гг., настаивавший на том, что раса – это научный фантом. Однако многие ученики Боаса по-прежнему считали расу биологической реальностью и недоучитывали первостепенную роль социального фактора. Например, отвергая концепцию «расы», тот же Э. Монтагю сохранял за «этнической группой» биологическое качество, считая ее популяцией, поддерживающей свои отличия, физические (генетические) или культурные, с помощью географических или социальных барьеров.
Все же со временем некоторые из этих ученых тоже стали понимать, что раса является скорее социальной конструкцией, нежели биологической реальностью, что за термином «раса» скрываются, прежде всего, отношения господства и подчинения. Развитие генетических исследований, показавших, что каждый, так называемый, «расовый признак» определяется несколькими разными генами, имеющими свои неповторимые ареалы, границы которых не совпадают, создало мощную научную опору для этого подхода и позволило заявить о том, что «рас нет, а есть только клинальная изменчивость». В течение последних десятилетий этот новый подход завоевал признание у многих западных физических антропологов, и его обсуждение включается в образовательные программы.
В 1960-х – 1980-х гг. среди американских ученых отмечалось охлаждение к концепции «расы», потеря интереса к ней и даже полный отход от нее. По результатам широкого социологического обследования, проведенного в 1985 г., приверженцы концепции «расы» составляли среди американских биологов 70%, физических антропологов - 50%, психологов - 36% и культурных антропологов - 29%. Иными словами, у этой концепции было больше приверженцев в биологических науках, интересующихся вопросами таксономии и биологической эволюции, чем среди культурологов, делающих акцент на социальные и культурные моменты.

Глава 6. Новый расизм

Между тем, как это ни печально, к началу XXI века преодолеть расизм так и не удалось. Даже напротив, в последние десятилетия XX в. он приобрел новые формы, стал действовать более изощренно вплоть до того, что ученым теперь оказывается непросто определить само понятие «расизм» и четко сформулировать, что является расизмом, а что нет. Мало того, вкладывая в это понятие свое содержание, даже современные расисты иной раз объявляют себя бескомпромиссными борцами с расизмом. В этих условиях правозащитники нередко оказываются весьма плохо подготовленными. Нередко современным антирасистам не хватает элементарных знаний о сущности расизма, его истории и особенностях борьбы с ним. Фактически антирасизм зачастую основывается на тех же предубеждениях, что и расизм, и выступает его зеркальным отражением. Антирасисты, подобно расистам, сплошь и рядом видят в расе объективную биологическую категорию, а иной раз наделяют биологическими свойствами даже этническую группу. В России этому способствует доставшееся советским людям от Сталина представление о «едином психологическом складе», будто бы свойственном этнической общности. Устанавливая жесткую зависимость между биологией и психологией, сталинская формулировка открывала лазейку для биологизации этноса.
Между тем, в представлениях Сталина отразилась популярная в современной ему Европе концепция «этнопсихологии». На рубеже XIX-XX вв. многие ученые разделяли идею о психологических различиях между отдельными этническими группами. Это, прежде всего, касалось «дикарей», мозгу которых приписывали иную психологическую структуру, чем у «цивилизованного населения». Основанный на понятии «коллективных идей», или «первобытного мышления», этот подход привел к появлению понятия «национальный характер». Большим энтузиастом этого направления научной мысли стал работавший в Гарварде английский психолог У. Макдугелл, делавший вывод об умственных различиях между отдельными расами. Разработав понятие «психологической», или «культурной», дистанции, он предупреждал, что в тех случаях, когда она отличается высоким показателем, контактирующие группы ожидает катастрофа. Иными словами, группы, существенно отличавшиеся друг от друга психологически, не могли, по этой теории, нормально уживаться рядом. В 1920-х гг. такие представления привели к появлению американского антииммигрантского законодательства, ибо в иммигрантах стали видеть угрозу культурному единству нации. В наши годы описанный подход считается, безусловно, расистским. Именно на эту традицию и опирался Сталин. К сожалению, она живет и до сих пор в попытках «научно» обосновать умственные различия у представителей разных рас или этнических групп с помощью, так называемого, «коэффициента умственных способностей» (IQ).
По мнению ряда экспертов, концепция или представления о культуре и этничности могут считаться расистскими только в том случае, если они содержат биологические коннотации. К такого рода концепциям следует, разумеется, относить этногенетическую теорию Л. Н. Гумилева, биологизирующую этническую группу. На рубеже 1970–1980-х гг. американский социолог П. ван ден Берге попытался подобным же образом объяснить существование этнических групп, опираясь на социобиологический подход, но это встретило негативную реакцию у западных специалистов по этничности, отметивших сомнительность и опасность биологизации этнического феномена. Отвечая своим критикам, ван ден Берге пытался увязать этничность с популяцией, связанной правилами эндогамии. Именно в этом он видел биологические основы этничности, соглашаясь в то же время с тем, что идиома родства является для этноса мифом, принятым как данность. В конечном итоге он настаивал на том, что «этничность является лишь продуктом расширения кровнородственных связей». Между тем, он не уточнял, о каких именно кровнородственных связях – реальных или фиктивных – идет речь. Но именно первое составляет суть платформы современного расизма, отождествляющего этническую (культурную) общность с биологической популяцией.
В целом после Второй мировой войны биологический расизм полностью потерял свое оправдание, и его сторонники были вынуждены уйти в тень. Однако его место недолго оставалось вакантным, и на сцене появился новый расизм, получивший название «культурного», или «символического». В первом случае он настаивает на защите своих «культурных ценностей» в условиях наплыва иммигрантов, а во втором речь идет о сохранении сложившегося расового баланса, основанного на вере в то, что черные нарушают такие священные для белых американцев ценности как индивидуализм, опора на свои собственные силы, трудовая этика, законопослушность.
По словам современного французского эксперта по проблеме расизма, П.-А. Тагиеффа, следует различать два типа расизма – традиционный («дискриминационный», или «универсальный») и новый («дифференциальный», или «общинный»). Первый, как мы уже видели, исходит из идеи существования отдельных рас или цивилизаций, расположенных в иерархическом порядке по степени их соответствия некой универсальной шкале ценностей. Второй подчеркивает групповую (этническую или этнорасовую) идентичность, придавая ей абсолютное значение. В этом случае акцент делается не на неравенстве, а на несопоставимости культур («духовностей», «ментальностей»), их несовместимости и неспособности их носителей понять друг друга и стать добрыми соседями. Если сторонники расизма первого типа озабочены сохранением доминирующего положения «высшей» расы или цивилизации, то сторонники второго опасаются размывания того, что составляет самые основы групповой идентичности, и отчаянно борются за сохранение «чистых культур» (ту же идеологию исповедует нынешнее международное движение, борющееся за сохранение «белой расы»). Они доказывают, что иммигранты неспособны к интеграции в местное общество, представляя поэтому опасность для культурной идентичности местного населения. Таких взглядов придерживаются европейские Новые правые. Впервые к этой риторике начал прибегать в конце 1960-х гг. английский консерватор Энох Пауэлл, а десятью годами позже ее подхватила Маргарет Тэтчер.
По этой логике, тесные контакты разных культур друг с другом таят определенную опасность; они якобы разрушают «дух нации», что ослабляет ее и делает уязвимой для врага. А враг, явный или тайный, есть всегда – в этом расисты не сомневаются. Подобно марксизму, расизм считает, что в истории действуют крупные массы людей. Но если марксизм ассоциирует такие массы с социальными классами, то для расизма действующими силами истории представляются народы или даже расы. С этим смыкается интегральный национализм, исходящий из того, что история – это вечная борьба народов или рас друг с другом в духе социодарвинизма. Злонамеренные действия отдельных конкретных лиц такая концепция тут же объявляет реализацией тайных умыслов враждебного народа или даже некоего деперсонифицированного «мирового зла». Соответственно важным компонентом этой концепции является атавистическое понятие о мести и круговой поруке. Скажем, агрессия данного народа против другого объявляется справедливым возмездием за то зло, которое тот причинил предкам первого много веков назад. Этот «оборонительный» аргумент, звучащий, например, в трудах Л. Н. Гумилева, едва ли не универсален для риторики агрессии. Он же, наряду со стремлением сохранить культуру в первозданной «чистоте» и уберечь ее от засорения чужеродными элементами, служит оправданием для этнических чисток.
Для большинства обывателей, исходящих из, так называемого, здравого смысла, раса по-прежнему представляется биологической реальностью. По сути же речь идет о расовом мифе, призванном упорядочить социальные отношения. Вместе с тем, правила политкорректности, требующие избегать расово окрашенных рассуждений, приводят к тому, что расистский дискурс теперь нередко ведется в терминах культуры, превратившихся в скрытые коды для выражения расовой нетерпимости. Мало того, не оправдалась и вера Э. Монтагю в то, что концепция «этнических групп» поможет избавиться от расизма. Окружающая нас действительность говорит об обратном: теперь этнические и культурологические термины нередко используются в качестве заменителей прежних расовых категорий. С их помощью в открытой или завуалированной форме осуществляется дискриминация целых групп «культурно иных».
Вместо прежнего биологического превосходства нынешние расисты предпочитают оперировать понятием культурного превосходства, и в лексиконе наших современников культура нередко преподносится как некое «генетическое наследие». В воображении людей инокультурные общности нередко наделяются более низкими якобы прирожденными культурными особенностями и получают соответствующее к себе отношение. Это происходит в тех странах, например, в Германии, где гражданство долгое время объявлялось функцией этнической принадлежности к коренному населению, или в Нидерландах, где в понятие «этнические меньшинства» вкладывается изначально негативное содержание, связанное с происхождением из отсталых стран третьего мира. Такие установки влияют и на представления о процессах мирового развития. Там, где раньше говорилось о национально-освободительной борьбе, теперь иной раз настаивают на сопротивлении внедрению чуждых культурных ценностей. Именно в этом контексте и распространяется идея «столкновения цивилизаций» как общностей, основанных на несопоставимых системах ценностей. Эта идея, разумеется, тоже входит в арсенал «культурного расизма».
Все это является вызовом современной системе образования. Опыт обучения американских студентов по специальности «антропология» в 1970–1980-е гг. показал, что учебные курсы, рассматривавшие проблемы расы, часто приводили к эффекту, обратному тому, на который рассчитывали преподаватели. Как ни старались последние объяснять отсутствие каких-либо строгих корреляций между физическим типом и культурой, такие курсы возбуждали у студентов расовые чувства, стремление сводить культурные различия к действию биологических факторов. В последние десятилетия стало очевидно, что победа над, так называемым, «научным расизмом» не оказала существенного влияния на мировосприятие человека с улицы. Оказалось, что бытовые представления о членении человечества на расы и ныне сохраняет свое значение. Как с сожалением заметил один автор, школа Боаса выиграла сражение, но проиграла войну.

Глава 7. Новые правые во Франции и расизм

Вряд ли можно сомневаться в том, что успешная борьба с расизмом требует четкого понимания того, что такое раса и что такое расизм. Между тем, за последние десятилетия термин «расизм» потерял свое операциональное содержание и стал расплывчатым. Обычно его ассоциируют со всем «плохим», тогда как «антирасизм» считается, безусловно, «хоро-шим делом» – это и дает повод расистам объявлять себя борцами с расизмом. Чтобы лучше понимать, о чем идет речь, нам следует внимательнее присмотреться к новым формам ра-сизма, расцветающим в современном мире. Наиболее рельефно он представлен в идеологии французских «Новых правых», чему и посвящена настоящая работа.
В течение последней четверти века Новые правые усиленно развивают тот вид расизма, который П.-А. Тагиефф назвал «дифференциальным», или «общинным». Одним из ведущих идеологов французских «Новых правых» является профессиональный писатель и консерва-тивный журналист Ален де Бенуа, обладающий одной из лучших частных библиотек в Па-риже. Его литературный талант был признан Французской Академией, наградившей его в 1978 г. премией за книгу «Взгляд справа». А. де Бенуа выступает за «право на инаковость», и верность этому лозунгу подчеркнуто демонстрирует манифест Новых правых.
С точки зрения А. де Бенуа, под «расизмом» понимаются исключительно идеология и действия, направленные на упразднение этнических культур («этноцид») в условиях проис-ходящей глобализации. Зато в стремлении сохранить и законсервировать некие «чистые» этнические культуры, которые нередко отождествляются с отдельными «расами» или «ло-кальными цивилизациями», никакого расизма этот подход не усматривает. Примечательны весьма осмотрительные, но, тем не менее, показательные, рассуждения А. де Бенуа, который в последние годы старательно отмежевывается от «биологического расизма» и стремится быть справедливым по отношению к иммигрантам. Он критикует национальное государство за уничтожение локальных культурных идентичностей и отстаивает широкий федерализм, допускающий максимальную региональную автономию. Идеал федерализма он видит в им-перии и восхищается «органической» целостностью империи, сохраняющей в неприкосно-венности отдельные локальные культуры. Все эти его рассуждения до боли напоминают взгляды русских евразийцев, и не случайно он иной раз прибегает к прямому цитированию мыслей князя Н. С. Трубецкого.
Нельзя не отметить, что Новые правые вовремя почувствовали происходящий сейчас кризис национального государства, легитимность которого, с одной стороны, подвергается сомнению со стороны нарастающего регионализма, а с другой, подрывается глобализацией. Иными словами, у людей растет интерес к идентичностям, которые либо обнимают сообще-ства, более крупные, чем современное национальное государство, либо делают упор на более узкие локальные общности. Правда, как первые, так в особенности последние не являются возрождением неких исконных примордиальных общностей, а представляют собой продукт глобализации и развиваются по заданной ею траектории. В результате среди аналитиков и левых интеллектуалов все чаще раздаются голоса, подчеркивающие искусственность совре-менных национальных общностей, на самым деле вобравших в себя самые разнообразные культуры. С этой точки зрения, все современные нации могут рассматриваться как «куль-турные гибриды». Некоторые авторы убеждены в том, что, если аутентичные культуры где-то и сохранились, то именно на локальном уровне, где у людей особенно остро ощущается стремление вернуться к своим корням и уберечь свою культурную идентичность от размы-вания. В этом нередко и видят главный аргумент в пользу общеевропейского федерализма и создания «Европы регионов». Между тем, защитники современных национальных культур оказывают сопротивление этому процессу. Итогом являются нарастающие в современном мире этнические и региональные конфликты.
На этом фоне любопытны рассуждения А. де Бенуа о расизме. Показав, что в науке нет полного единства по вопросу о существовании или отсутствии рас как объективных катего-рий, он фактически дискредитирует науку, намекая на недостоверность ее построений, так как, во-первых, научные концепции время от времени кардинально меняются, а во-вторых, в своих суждениях ученые не свободны от влияния политики и идеологии. По его словам, нау-ка не способна представить решающих аргументов, способных доказать или опровергнуть расистские представления. Он пользуется этим для того, чтобы восстановить в правах быто-вое примордиалистское представление о расах как о безусловных физических реальностях. Мало того, проделав эту операцию, он заявляет о генетической обусловленности ментальных структур и поведенческих моделей, в чем, на его взгляд, нет никакого расизма. Далее, он ут-верждает, что различия неизбежно означают неравенство, но указывает, что последнее имеет комплиментарный характер. Иными словами, он стоит на позициях органической школы, и не случайно термин «органическое» то и дело встречается в его риторике.
Отдавая должное концепции Тагиеффа о «дифференциальном расизме», А. де Бенуа ставит ее под сомнение на том основании, что она, на его взгляд, основана на «сомнительных подозрениях», а не на конкретных фактах. Отвергая какие-либо обвинения в расизме, он прибегает к софистике, утверждая, что абсолютных культурных различий быть не может, так как в таком случае различия теряли бы свой смысл. Это помогает ему утверждать незыбле-мость различий и призывать к борьбе за их сохранение. За это и должны, на его взгляд, бо-роться «противники расизма», и свою позицию он называет «дифференциальным антира-сизмом». Показательно, что проблему культурных изменений и взаимовлияний он изящно обходит. Нет в его построениях и места для индивидуальной воли, кроме как воли к восста-новлению «исконного органического порядка»! А. де Бенуа заявляет, что по своей сути каж-дый человек есть плоть от плоти той культуры, в которой он родился. Какие-либо общечело-веческие ценности для А. де Бенуа не существуют; они, на его взгляд, есть плод тоталитаризма. Нельзя не отметить также, что корни расовой концепции он пытается искать в Ветхом Завете. В конечном итоге все его рассуждения выливаются в лаконичную формулу: «Расизм – это ничто иное, как отрицание [культурных] различий». И он готов приложить все свои силы для борьбы против этого.
Вот почему стремление уберечь локальные культуры от массового наплыва иммигран-тов, якобы угрожающих местной идентичности, рассматривается им как благое и праведное дело. Именно это составляет суть современного «нового расизма» в странах Западной и Цен-тральной Европы, и именно этим руководствуются во Франции Ле Пэн и его «Национальный Фронт». Правда, в последние годы А. де Бенуа старательно отмежевывается от этого движе-ния и его идей, равно как и от социодарвинизма вкупе с социобиологией. Однако социобио-логический тезис о наследственной предрасположенности человека к определенным способ-ностям и моделям поведения постоянно звучит в работах А. де Бенуа. Мало того, хорошо известны его связи с деятелями «Национального Фронта» – хотя и не с католическими кон-серваторами Ле Пэна, а с меньшинством, возглавляемым Бруно Мегрэ, которое недавно по-терпело поражение в борьбе за влияние в этой организации.
Сходную идеологию в Северной Италии долгое время исповедовала Ломбардская Лига во главе с Умберто Босси. Какое-либо смешение культур, не говоря уже о смешанных бра-ках, признается этой идеологией всенародным бедствием, и выдвигается требование поста-вить ему мощный заслон. Естественно, иммигранты должны вернуться в места своего преж-него проживания, что якобы соответствует их собственным интересам. Ведь, исходя из рассматриваемой доктрины, они по своей природе неспособны к ассимиляции, и в новой стране им грозит вечная участь чужаков. Все это недавно было еще раз четко сформулирова-но в манифесте Новых правых, одним из главных авторов которого был А. де Бенуа. Там иммиграция рассматривалась как негативное явление равным образом и для иммигрантов, и для местного населения – первые оказываются оторванными от своей культурной среды, а вторые остро ощущают угрозу резкой смены привычного культурного окружения. Поэтому Новые правые стоят за ограничение иммиграции при расширении сотрудничества со страна-ми Третьего мира во имя их индустриального развития . В то же время они призывают фран-цузское государство к приданию инокультурным общинам правового статуса и разграниче-нию гражданства и национальности – похоже они готовы перенять опыт «советской национальной политики».
Правда, еще совсем недавно расово-разнородное или поликультурное общество пред-ставлялось им нежизнеспособным, и мечты о нем должны были быть навсегда оставлены. Полагая, что у каждой этнической общности имеется свое «биосоциальное ядро», они при-зывали к сохранению расовой однородности и настаивали на несовместимости разных этно-сов. Поэтому многорасовое общество рассматривалось ими как «вызов европейской цивили-зации», грозящий ее «этнокультурной гомогенности» . Соответственно осуждались и межэтнические браки. Зато воспевались традиционные индигенные культуры, сохранившие свою самобытность; пропагандировалось свойственное им язычество, а иудео-христианство обвинялось в стремлении стереть с лица земли всю ее неповторимую культурную мозаику. Глобализации противопоставлялась «культурная экология». Оторванность от исконной куль-турной среды воспринимается, с этой точки зрения, как безродность, ведущая к потере твор-ческих способностей. Идеалом органического сообщества Новым правым служат автоном-ные общины живущего на своей земле коренного населения, свято хранящего семейные устои и избегающего космополитических уродливых мегаполисов.

Глава 8. От биологического расизма к культурному

Поворот французских Новых правых от биологического расизма к культурному про-изошел в конце 1970-х годов, когда в их риторике заметно возросла роль антихристианства. Вслед за германскими шовинистами начала XX в., они начали отождествлять христианство с чужеродной идеологией, навязанной исконной индоевропейской Европе, и обвинили его в стремлении нивелировать различия, обезличить людей путем введения полного социального равенства и установления «империалистического тоталитарного режима». Например, во вре-мя проходившего в Париже в декабре 1979 г. XIV национального коллоквиума Ассоциации по исследованию европейской цивилизации (GRECE), интеллектуального центра Новых правых, ее генеральный секретарь Пьер Вьяль со всей страстностью обрушился на «моно-теистический тоталитаризм», возникший, по его мнению, 4000 лет назад «где-то между Ме-сопотамией и долиной Иордана». Для него любой монотеизм был идентичен тоталитаризму, и он винил христианство в распространении идеи тоталитаризма в Европе. Оно обвинялось, в частности, и в том, что в ходе секуляризации создало основу для демократии, социализма и марксизма.
Любопытно, что, признавая иудейские истоки христианства, Вьяль делал исключение для иудаизма, составлявшего основу самобытной еврейской культуры. К последней Вьяль относился терпимо как к любой локальной культуре, имеющей право на свой собственный путь развития. В его устах иудейский монотеизм оказывался положительной силой в отличие от монотеизма универсального. Так, идя на нарушение логики своих построений, Новые пра-вые зато избегали открытого антисемитизма. Впрочем, это не помешало им участвовать, на-пример, в XI Конференции международной антисемитской лиги в Вашингтоне в 1978 г. и воспевать чистоту «арийской расы».
Решительный отказ от «сомнительного» христианского наследия расценивается Новы-ми правыми как «революционный традиционализм», или «консервативная революция». Зву-чит призыв к созданию «второго язычества», якобы идеально соответствующего духу Евро-пы. Речь, правда, не идет о полном восстановлении веры в языческих богов. Все это – метафорическая риторика, призванная обосновать право на культурные различия языческим мировосприятием, придать жизнеспособность прошлому и объединить его с будущим, воз-родить героическую и аристократическую концепцию человеческого общества, связать мо-раль с эстетикой и отвергнуть библейский дуализм вместе с либерализмом. Новые правые отрицают не только реальный эгалитаризм, но даже миф об эгалитаризме. Разнообразие они понимают как якобы прирожденное неравенство, которое они выдают за естественное со-стояние человечества. Для этого им и нужен языческий политеизм, придающий разнообра-зию, т. е. неравенству, необходимое идеологическое обоснование.
Фактически эти рассуждения возрождают идеи итальянского фашистского философа Ю. Эволы (1898-1974), который важным моментом «фашистского расизма» называл поло-жение о том, что «расу нельзя сводить к одной лишь биологической целостности». Ему осо-бенно импонировала «раса души и рассудка», восстававшая против любого равенства. Его теоретическая концепция базировалась на трех китах – метафизике дуализма и иерархии (идея Традиционализма), философском обосновании империи и кастовых различий, а также циклическом историческом подходе. Это означало корпоративный принцип в экономической жизни, кастовость социальной структуры, превосходство мужчины над женщиной и, нако-нец, «духовный расизм» в этнических взаимоотношениях. Все это, как нельзя лучше, соот-ветствует идеологическим запросам Новых правых, и не случайно, сам А. де Бенуа признает большую ценность идей Эволы. Впрочем, во Франции у этих взглядов имеются и свои мест-ные корни, восходящие к Морису Барресу, который в конце XIX в. исходил из идеи полной несовместимости отдельных этнических групп и «цивилизаций» друг с другом.
Примером такой «цивилизации», лишенной духа тоталитаризма, Новые правые назы-вали идеализируемый ими древний индоевропейский мир, сохранявший разнообразие как в социальной (система трех сословий, по Ж. Дюмезилю), так и в духовной (язычество) сферах. Опираясь на последние достижения археологов, доказавших наличие в Европе самобытных древних культур, Новые правые представляют ее как уникальную «арийскую» цивилизацию, имеющую свои собственные истоки. В последнее время они начали связывать арийское на-чало с языком и культурой, а не с расой. Однако ранее А. де Бенуа с восхищением цитировал расистские построения Ж. А. де Гобино и пытался возродить идею о большой роли расового фактора в истории и политике, опираясь на достижения социобиологии. Такая неоднократ-ная смена парадигм не позволяет всерьез воспринимать нынешнюю «антирасистскую» рито-рику Новых правых. Напротив, здесь можно усмотреть неизбывное стремление сохранить расистскую идеологию, пусть и в ином обличии. Иными словами, теперь Новые правые пе-решли от «биологического расизма» к «культурному».
Чем исконное «арийство» так уж привлекает Новых правых? В свое время Фридрих Ницше следующим образом сформулировал «арийские» ценности, которые, на его взгляд, выгодно отличались от ценностей современной европейской цивилизации: он противопос-тавлял высокий аристократический дух «арийского сверхчеловека» расслабляющему влия-нию общества потребления, прославлял воинственность далеких предков и их готовность к жертвенности во имя высших идеалов и превозносил аристократическую элитарную тради-цию, защищая ее от наступающей масс-культуры. В приходе капитализма он видел гибель-ный путь, уводящий прочь от идеалов гуманизма. Наконец, он обвинял христианство в под-рыве примордиальной индоевропейской традиции, в подавлении интеллектуальной и духовной свободы, к которой якобы неизбежно ведет поклонение абстрактному всесильному Богу. Мало того, христианство он рассматривал как следствие некой культурной агрессии со стороны технически более отсталого семитского мира.
Все эти идеи находят живой отклик у Новых правых. Вот почему тема «арийских» древностей с завидным постоянством звучит в их публикациях. В 1981 г. один из них, Жан Одри (профессор Практической школы высших исследований и одновременно член «науч-ного совета» Национального Фронта Ле Пэна), выпустил популярную книгу «Индоевропей-цы», в которой не обошлось без слегка завуалированного «арийского» расизма. А в 1997 г. «индоевропейской проблеме» был посвящен специальный выпуск главного журнала Новых правых «Нувей Эколь», в котором А. де Бенуа и Ж. Одри пытались оживить давно отбро-шенную учеными идею о местонахождении индоевропейской прародины якобы в Скандина-вии.
Помимо оживления нацистской идеи о «нордической расе», Новые правые испытывают не меньший интерес к мифам об Атлантиде и континенте Му, которые в последние годы об-рели немало почитателей и среди российских писателей «патриотического направления». Нелишне отметить, что специалистам, в том числе, профессиональным археологам, все это представляется не более, чем странными фантазиями, тесно связанными с оккультными воз-зрениями.
Идея этногенеза является едва ли не стержнем историософских представлений Новых правых, по которым этнические корни будто бы навечно предопределяют как идентичность, так и судьбу народов; эта идея позволяет говорить о примордиальном единстве, выраженном в мифе. Недавно один из идеологов Новых правых, Гийом Фай, сформулировал для них кон-цепцию «археофутуризма», по которой народ не может иметь многообещающего будущего без исходного предопределения, восходящего к его этническим истокам. Отказываясь от теории прогресса и линейного развития истории, Новые правые противопоставляют этому циклическую модель развития. Исходя из последней, древней индоевропейской цивилизации суждено путем «консервативной революции» возродиться в новой объединенной Европе, чему якобы должны способствовать элементы древнего язычества, сохранившиеся внутри европейского христианства. Такое возрождение возможно лишь путем возвращения к изна-чальным истокам своей идентичности, и поэтому интеллектуальные лидеры Новых правых уделяют огромное внимание древнейшей истории индоевропейцев; отсюда их обостренный интерес к археологии, филологии и фольклору. Правда, А. де Бенуа утверждает, что язычест-во и поиск индоевропейских корней составляют лишь незначительную часть работ Новых правых, но наблюдательные аналитики уже давно называют его творцом нового язычества во Франции. Как бы то ни было, идеологи Новых правых хотят видеть будущую Европу феде-ративным государством, где появятся все условия для консервации местных самобытных культур навечно. Вот почему федерализм и «общеевропейский национализм» стали теперь любимой темой А. де Бенуа. Он объявляет себя, прежде всего, европейцем, затем норманд-цем (он родом из Нормандии), и лишь после этого французом.
Между тем, вопрос об объединенной Европе не так прост, как это кажется идеологам Новых правых. Во-первых, остается неясным, что составляет границы этой Европы. Совер-шенно очевидно, что в зависимости от видения ситуации разными политиками, их представ-ления об этом выглядят очень по-разному. Во-вторых, будущая Европа может рисоваться в виде концентрических кругов, включающих культурные миры разной степени спайности, а вовсе не в виде федерации. В-третьих, хотя большинство современных обитателей Европы и входит в индоевропейскую языковую семью, ими ее население не ограничивается – Новые правые могли бы вспомнить о финнах и эстонцах, венграх и басках, если говорить только о коренных народах. Кроме того, из чего следует, что между сербами и хорватами или, ска-жем, немцами и французами существует более крепкая солидарность, чем между шведами и финнами, языки которых относятся к разным языковым семьям? Ясно, что «индоевропей-ский проект» Новых правых представляет очередную утопию. Кроме того, делая акцент на «индоевропейской» (а по сути на общеевропейской) солидарности и объявляя ее естествен-ной, Новые правые скрывают, что в конце XIX – начале XX вв. во Франции наблюдалось столь же нетерпимое отношение к итальянским, польским, испанским и бельгийским имми-грантам, какое отмечается ныне, например, по отношению к выходцам из Африки или стран Карибского бассейна. Предубеждения против чужаков независимо от их происхождения и физического облика дожили в Европе до 1970-х годов, и лишь с конца 1980-х годов в ми-грантах, прибывших из других стран Европы, стали видеть «своих» в отличие от мигрантов из стран Третьего мира, которые так и остались «чужаками». В последнюю категорию вклю-чаются, в частности, мусульмане, даже если они являются жителями Европы как, например, албанцы или боснийцы. Наконец, Новые правые загоняют сами себя в тупик тем, что, с од-ной стороны, стоят за сохранение культурной мозаики, а с другой, апеллируют к якобы еди-ной однокультурной индоевропейской Европе. И что означает их призыв к возрождению единой индоевропейской цивилизации как не стремление к созданию новой элитарной куль-туры, соответствующей любезному им принципу иерархии? Иными словами, фактически не считаясь с современными реалиями, Новые правые хотят видеть Европу изолированным от мира материком, неприступной крепостью, ворота которой будут надежно закрыты от имми-грантов.
Не менее очевидно, что многие лозунги традиционализма заимствованы Новыми пра-выми у «Старых». Известно, что ностальгические чувства как европейских, так и русских консервативных направлений довоенного времени (например, евразийства), как правило, были обращены к местному средневековому прошлому. Это была тоска по средневековой Европе с ее феодальной иерархией, апологетикой которой в немалый степени занималось христианство. В этом смысле чувства ортодоксальных правых гораздо больше соответство-вали реальности, чем мифы о дохристианском прошлом, культивируемые Новыми правыми. Действительно, прославляя местные дохристианские культуры и бездумно обличая христи-анство, Новые правые, похоже, готовы отказаться от всего культурного багажа, накопленно-го Европой за последние 1500 лет. Ведь можно ли представить себе Баха, Рембрандта, бле-стящие достижения средневековой архитектуры и даже основы современной науки без христианства? А если отбросить все эти достижения как производные от христианства, то о какой культуре вообще рассуждают Новые правые? О первобытной культуре, вовсе не знав-шей тех этнических образований, которые они стремятся защищать и сохранять? Да и рас-цвет социальной иерархии, которую так превозносят Новые правые, приходился именно на эпоху средневековья. А трехчастное деление первобытного индоевропейского общества, во-первых, являлось не более чем зачатками иерархии, а во-вторых, связано, прежде всего, с идеологическими представлениями, суть которых еще нуждается в дополнительном анализе. Ведь эта структура, реконструированная по лингвистическим и фольклорным данным, могла выражать, прежде всего, некую идеологическую схему, связь которой с реальностью могла быть далеко не такой однозначной, как полагал Ж. Дюмезиль.
Фактически прямыми идеологическими предшественниками Новых правых являлись германские шовинисты первой половины XX в., по-существу, предтечи нацистов. Ведь те были единственными «консервативными революционерами», сознательно опиравшимися на «славные деяния» первобытных германцев («чистокровных арийцев», «потомков атлантов») в своей пропаганде милитаризма и территориальной экспансии ради построения новой «гер-манской империи», «Третьего рейха», по Меллер ван ден Бруку. Между тем, вопреки как Старым, так и Новым правым, современная европейская идентичность основывается, прежде всего, на достижениях эпохи Просвещения и последующего времени. А до того европейская идентичность была по преимуществу христианской.
Чтобы понять смысл призывов Новых правых, следует сперва разобраться в том, что они вкладывают в понятие «права на инаковость». Ведь в устах левых и правых идеологов и политиков этот лозунг имеет прямо противоположное звучание. Для левых он означает, прежде всего, защиту культур малочисленных коренных народов и этнических меньшинств, в наше время испытывающих реальную угрозу исчезновения с лица земли. Правые же слегка модифицируют этот лозунг, распространяя его на ВСЕ культуры, включая сюда и культуры доминирующих в государстве народов. Тем самым, суть лозунга меняется до неузнаваемо-сти. Ведь во втором случае речь идет о защите доминирующей в государстве культуры от призрачной угрозы ее размывания массами иммигрантов; по утверждению Новых правых, «иммиграция не приносит пользы принимающему иммигрантов местному населению, кото-рое, помимо своей воли, вынуждено терпеть иной раз катастрофическое изменение своей среды обитания» . А. де Бенуа пишет: «если мы осуждаем, и совершенно справедливо, этно-цид примитивных [народов] европейцами, то нельзя требовать, чтобы европейцы отказались от защиты своей собственной этничности». Поэтому Новые правые видят в иммиграции один лишь вред и настаивают на том, что люди должны пожизненно находиться в своей культурной среде. Иными словами, они демонстрируют склонность к культурному апартеи-ду, посягая на одну из главных свобод, даруемых демократией, – свободу передвижения. По словам одного из современных аналитиков, прежнюю идеологическую роль расиста Хью-стона Чемберлена сейчас взял на себе Ален де Бенуа, пропагандирующий «гетерогенный мир гомогенных народов», называемый им «этноплюрализмом». По сути же речь идет о возврате к культурной однородности под знаком этнонационализма и патриотизма, что и отстаивают современные Новые правые, заменяя этим прежнюю идею расового превосходства.
Этот лозунг создает угрозу, в частности, для старых диаспор (еврейской, армянской, цыганской), которые начали формироваться в Европе еще до образования некоторых из со-временных индоевропейских народов. Не оставляет он места в Европе и таким новым диас-порам как турки-месхетинцы или курды, возвращению которых на родину препятствует со-временная политическая обстановка. Кроме того, реализация рассматриваемой инициативы фактически лишает права и надежды на спасение многих беженцев от войн и тоталитарных режимов, – именно это подчеркивает член германского парламента, христианский демократ Ф. Пфлюгер. Таким образом, фактически в устах Новых правых лозунг «права на инако-вость» является шовинистическим, направленным против иммигрантов (какие бы оговорки при этом ни делались) и аффирмативных действий в отношении этнических меньшинств.
Целью всей этой пропаганды является сохранение прежнего демографического балан-са, обеспечивающего преобладающее положение доминирующему сегодня населению, а также благоприятный для правых исход выборов депутатов в представительные органы (как известно, на Западе иммигранты склонны голосовать за левых). Право голоса во Франции объявляется Новыми правыми привилегией коренного населения. Иммигранты обвиняются в том, что они благоденствуют, получая щедрую финансовую помощь от государства, ложа-щуюся тяжким бременем на плечи французов. В результате иммигранты страдают не только от бедности и трудностей адаптации, но и от действий полиции, школьной политики и нега-тивного отношения со стороны французских обывателей.
Правда, следует отметить, что далеко не все эти аргументы и действия поддерживаются Новыми правыми. Тем не менее, пропагандируемая ими идеология создает благоприятную питательную среду для расистских настроений. В любом случае рассуждения Новых правых о «колонизации» некоей самобытной Европы «монотеизмом ‘религий Книги’» свидетельст-вует об их идейном родстве с современными неонацистами, вкладывающими именно этот смысл в понятие единой Европы. В прежние годы в условиях борьбы двух мировых держав, США и СССР, как Новые правые, так и неонацисты стремились сохранить Европу уникаль-ной и культурно гомогенной, не связанной ни с Москвой, ни с Вашингтоном (в известной степени это соответствовало доктрине генерала де Голля). В особенности, велась борьба против американской культурной экспансии в Европу. Новые правые мечтали о «Третьем пути», отличном как от либерализма, так и от коммунизма (при этом они всячески дистанци-ровались от нацизма, хотя именно там следует искать корни самого понятия «Третий путь»). Их идеалом было возрождение коллективизма и солидарности на основе локальных этниче-ских культур, объединенных в «органические государства». Ради этого Новые правые даже были готовы объединиться с силами Третьего мира, боровшимися за сохранение культурной самобытности против культурной нивелировки и «тоталитаризма», чего они ожидали от по-литики великих держав. В 1980-е годы эти настроения привели Новых правых к доктрине антиглобализма («антимондиализма»), которой они и противопоставили идеологию культи-вации культурных различий.
Существенно, что Новые правые всегда подчеркивали примат культуры над экономи-кой и политикой. Поэтому они и отстаивают незыблемость европейской культуры и иден-тичности, защищая их от посягательств извне. Ближайшее будущее народов мира они связы-вают с многополюсной ситуацией, основанной на сосуществовании нескольких цивилизаций. Эти цивилизации выделяются достаточно произвольно – некоторые из них отождествляются с отдельными народами и государствами (например, японская), другие ох-ватывают целые континенты (европейская, североамериканская, южноамериканская и др.) или религиозные ареалы (арабо-мусульманская). Утверждается, что «в глобализованном ми-ре будущее принадлежит крупным культурам и цивилизациям, способным сохранять свою автономию и достаточно сильным для сопротивления внешнему вмешательству». В этих условиях Европа должна стать федеративным государством, уважающим автономию входя-щих в нее наций и регионов. При этом говорится не о культурах вообще, а об «исторических [т. е. коренных] культурах», имеющих местные корни. Следовательно, о каких-либо правах иммигрантских общин речи не идет.
Сложность обсуждения и оценки нового «дифференциального расизма» состоит в том, что такие его наиболее осторожные пропагандисты, как Бенуа, вообще отрицают его какую-либо связь с расизмом. Напротив, они представляют его справедливой борьбой за право лю-дей сохранять свои культурные особенности. Это, правда, значительно отличается от того, во что верил молодой А. де Бенуа в 1960-х – начале 1970-х годов, когда он был поклонником «биологического реализма», т. е. расизма, и писал о том, что «сегодня любая политика исхо-дит из биополитики».
Критики Новых правых иной раз видят в «дифференциальном расизме» крайнюю фор-му расизма, прямо ведущую к геноциду. Наиболее авторитетные французские журналисты неизменно ассоциируют антилиберальных Новых правых с псевдонацизмом или прямо с неонацизмом. В пользу этого говорят и прямые факты сотрудничества А. де Бенуа и Новых правых в целом с расистами и неонацистами. Правда, некоторые левые критики все же воз-держиваются от отождествления Новых правых с «неофашистами». Риторика рассмотренно-го выше «культурного расизма» такова, что ее порой нелегко отличить от вполне приемле-мых рассуждений социальных антропологов об этничности. Мало того, по выражению одного автора, «культурный расизм» сегодня сознательно маскируется под личиной этнич-ности. Ему присущ крайний релятивизм, но последний считается уместным даже у признан-ных этнологов типа К. Леви-Стросса. Не случайно, идеологи французского «Национального Фронта» ссылаются именно на его рассуждения о неизбежности и легитимности этноцен-тризма. В последние годы западные социальные антропологи начинают осознавать свою до-лю ответственности за формирование расистских представлений и настаивают на том, что настало время внимательно изучить этот печальный опыт и знакомить с ним студентов, что-бы избежать его повторения.
«Новый расизм» в Европе стал реакцией на наплыв иммигрантов из стран Третьего ми-ра во второй половине XX в., хотя, например, в Италии для расизма имелись и внутренние причины, связанные с существенным экономическим отставанием земледельческого юга от промышленного севера. В сущности иммиграция является частным выражением глобализа-ции, ведущей к резкому усилению контактов и взаимодействий между людьми разного этни-ческого происхождения, что вызывает этнизацию групповых трений и конфликтов. Одной из причин, порождающих такую тенденцию, является демографическая стагнация, заставляю-щая ведущие европейские государства (в последние годы к ним в этом присоединилась и Япония) ввозить рабочую силу из зарубежья. Это и ведет к росту антииммигрантских на-строений, которые подхватываются не только крайне правыми, но порой и левыми движе-ниями, а также значительной частью населения. Опираясь на концепцию Шпенглера и Тойн-би, идеологи этих движений пишут о столкновении цивилизаций и оправдывают сопротивление консервативных сил модернизации тем, что те стремятся защитить свою идентичность от «экспансии Запада». Они даже утверждают, что «стремление воссоздать и вновь изобрести органические общности вовсе не является романтическим призывом к воз-вращению в идеализированное прошлое, а служит парадигматическим постмодернистским проектом, который сопутствует, а не противостоит, нынешней капиталистической рациона-лизации, экономической интеграции и техническим инновациям». Сходные представления постоянно присутствуют в риторике ряда лидеров КПРФ. Те же идеи, сниженные до уровня агрессивного расизма, вдохновляют на «подвиги» нынешних российских скинхедов. А на юге России «новый расизм» уже взят на вооружение местными политиками и служит целям дискриминации этнических меньшинств.
Помимо иммигрантов, другую опасность пропагандисты «культурного расизма» видят в глобализации, упрощенно понимая ее как неизбежную культурную нивелировку. Вызову глобализации этнические группы, прежде всего меньшинства, противопоставляют созна-тельную культивацию своей особой идентичности, основанной на аутентичной этнической культуре. Тем самым, культура становится важным политическим ресурсом, на который опирается «политика этнической идентичности». И социальные антропологи уже отмечали, что этот подход «несет в себе опасность эссенциализации идеи культуры как принадлежащей [только] определенной этнической группе или расе; придавая чрезмерное значение границам между культурами и их отличиям друг от друга, он грозит трактовкой культур как [абсолют-но] обособленных общностей; он также грозит преувеличением внутренней однородности культур, что в потенции оправдывает репрессивные требования во имя общинного единст-ва…». По сути такой «дифференциальный мультикультурализм» своей абсолютизацией культурных различий напоминает «дифференциальный расизм».
Наконец, трансформация и уход в прошлое классического индустриального общества вместе с промышленным пролетариатом также требует новых идеологических моделей для осознания социальной напряженности, которая иной раз воспринимается в категориях куль-туры, или «расы». Таким образом, фактически термин «культура» становится эвфемизмом для «нового расизма», который теперь апеллирует не столько к биологии, сколько к культур-ной и национальной идентичности, – об этом пишут многие современные аналитики. Вместо прежнего биологического превосходства нынешние расисты предпочитают оперировать по-нятием культурного превосходства, и в лексиконе наших современников культура нередко преподносится как некое «генетическое наследие». Тем самым, на смену дискредитировав-шего себя социодарвинизма приходит «новый дарвинизм». По словам одного автора, пере-фразирующего Клаузевица, в современном мире «культура как идентичность есть продолже-ние политики иными средствами». При этом в воображении людей инокультурные общности нередко наделяются более низкими якобы прирожденными культурными особенностями и получают соответствующее к себе отношение. По словам английских экспертов, «в нынеш-них условиях язык ‘национальной идентичности’ становится не более, чем иным способом выражения того, что некоторые авторы называют ‘постмодернистским расизмом’, который противопоставляет себя как [традиционному] расизму, так и мультикультурализму».

Глава 9. «Несовместимость культур» как лозунг нового расизма

В современной России все отмеченные настроения эксплицитно или имплицитно при-сущи цивилизационному подходу, который, по инициативе Министерства образования РФ, уже преподается в общеобразовательной школе и играет большую роль в вузовском образо-вании. Одним из выражений этого служит смена фразеологии: там, где раньше авторы учеб-ников описывали конфликт в терминах «сопротивления захватчикам» или «национально-освободительной борьбы», сегодня нередко речь идет об «отстаивании культурной самобыт-ности». Между тем, как представляется, выстраивая непроходимые барьеры между «цивили-зациями» и якобы присущими им особыми «ментальностями», этот подход вносит свою леп-ту в воспитание ксенофобии. Хотя цивилизационный подход стал излюбленным полем интеллектуальной активности бывших советских специалистов по строительству «новой ис-торической общности – советского народа», сегодня они явно переориентировались и пред-почитают смотреть не столько вперед, сколько назад. В итоге, во-первых, ориентируя людей не на будущее, а на прошлое, цивилизационный подход стимулирует архаизацию, затруд-няющую дальнейшее развитие. Во-вторых, он настраивает учащихся на искусственную са-моизоляцию от внешнего мира, что выглядит в современных условиях абсолютной утопией. Наконец, в-третьих, наделяя отдельные культурные элементы несвойственной им необычай-ной устойчивостью (например, «непрогрессивной формой существования», по Л. Семенни-ковой), такой подход способен приписывать отдельным этническим группам якобы имма-нентно свойственное им вредоносное поведение, неразрывно связанное с их «самобытной» культурой (как мы увидим ниже, некоторые историки уже используют такую культурологи-ческую фразеологию в отношении чеченцев и ингушей). В итоге учащимся навязывается культурный фундаментализм, или культурный расизм.
В своей наиболее популярной версии цивилизационный подход кладет религию в осно-ву классификации крупных культурных общностей. Между тем, социологические опросы указывают на опасность квазирелигиозности, рост которой наблюдался в 1990-х гг. Речь идет о восприятии людьми религии как, прежде всего, идентичности без соответствующей интериоризации религиозных ценностей. Такая квазирелигиозность тесно связана с полити-ческим радикализмом и интолерантностью. Стоит ли удивляться, что в одной из московских школ журналистка столкнулась со следующими настроениями: «Другая нация, которую мы встречаем в своем городе, она неуместна. Наша культура, обычаи, традиции не должны сме-шиваться с ихними. У себя на родине они хозяева и должны жить там, а не у нас». Следова-тельно, идеологемы «нового (культурного) расизма» не чужды и московским подросткам. Мало того, проведенный ВЦИОМом в конце октября 2004 г. всероссийский опрос показал, что, по мнению 46% респондентов, инородцы «не считаются с обычаями и нормами поведе-ния России», «не умеют себя вести», они просто «чужие». Действительно, в откликах на при-глашение «Комсомольской правды» провести дискуссию о проблеме мигрантов, часто зву-чали такие слова: «… они приходят на нашу землю и ведут себя здесь, как у себя дома!!! Вот этого быть не должно! Они должны жить в своих аулах и не лезть на чужую территорию ни в каком виде» или «… все должны жить у себя дома, тогда гость будет просто гостем, и отно-шение будет соответтвующее». Все это – типичные идеологемы культурного расизма. Любо-пытно, что читатель газеты, происходивший с Северного Кавказа, резонно возразил, что и кавказцы, и волго-уральские народы считают Россию своим домом. Он напомнил, что «в дом этот нас завели после долгих уговоров, иногда силой, посчитав, что с вами нам будет удоб-нее и безопаснее».
Делая акцент на непроходимых культурных границах и якобы антагонистическом ха-рактере отдельных культур, цивилизационный подход уже имеет воплощение в словах и действиях как федеральных политиков, так и местных чиновников. Так руководитель Инсти-тута модернизации, депутат Государственной Думы и председатель программного комитета партии «Родина» М. Делягин, обращаясь к концепции цивилизаций, уверен в том, что раз-личные цивилизации как культурно-исторические области несовместимы друг с другом и обречены на конфликты. Поэтому вслед за Хантингтоном он полагает, что избежать столк-новения цивилизаций невозможно. В свою очередь, выступая на областном совещании ра-ботников образования, состоявшемся 24 августа 2004 г., видный российский политик, губер-натор Орловской области Е. С. Строев заявил: «Нередки случаи, когда на исконно русских землях, в центре России появляются целые анклавы, населенные выходцами из других ре-гионов, где они, пользуясь бездействием и попустительством местной власти, устанавливают свои криминальные порядки, всячески притесняют местное население». Еще раньше анало-гичные настроения озвучивал бывший губернатор Краснодарского края Н. И. Кондратенко, утверждавший, что «местные жители, в том числе и казаки, заявляют, что дальнейшее со-вместное проживание невозможно в силу глубоких социо-культурных различий, несовпаде-ния поведенческих стереотипов и экономических ориентаций».
В ряде случаев эта установка создает основу для дискриминационных действий со сто-роны местных чиновников. Например, для оправдания такого рода политики кубанских вла-стей в отношении армян и турок-месхетинцев местные идеологи и конфликтологи прибега-ли, прежде всего, к «культурологическим» аргументам. Они писали о том, что «характерные этнокультурные особенности [армян] вызывают реакцию со стороны коренного населения края», а нетерпимость по отношению к туркам-месхетинцам объясняли «несовместимостью их форм хозяйствования и социально-культурного типа с традициями местного населения». Любопытно, что живущие там же курды и крымские татары, отличающиеся не менее выра-женными культурными особенностями, не вызывали у местных русских такого же чувства отторжения. Следовательно, речь на самом деле идет вовсе не о культурных особенностях и ценностях, а об этносоциальных взаимоотношениях, имеющих совершенно иные основания и связанных с дискриминацией, о чем многие местные «культурологи» предпочитали умал-чивать. Ведь, как все же признают некоторые из них, введенный местными чиновниками запрет на прописку турок-месхетинцев не позволял тем устраиваться на работу и даже оформлять законные браки, ставя их фактически в положение изгоев. Все это – типичное выражение «культурного расизма», о котором шла речь выше. И это хорошо понимали лиде-ры месхетинских турок, обвинившие местных «ученых историков-философов» в «научном» обосновании ненависти к «инородцам» и расизма в угоду краевому начальству.
Другой пример связан с Северной Осетией-Аланией, где в марте 1993 г. Верховный Совет этой республики по инициативе своего президента А. Галазова, ссылавшегося на мне-ние общественности, принял расистское по своему духу постановление о «невозможности совместного проживания» осетин и ингушей. Он же придал легитимность формуле об «ин-гушской агрессии» против «миролюбивых осетин». У ингушей это постановление не вызы-вало никаких иных эмоций, кроме негодования.
«Научной» основой осетинскому лидеру послужила теория ведущего осетинского ис-торика М. М. Блиева, провозгласившего «набеговую систему», коварство и жестокость «эт-ногенетическими» особенностями ингушей, связанными с «определенной формационной стадией». Блиев отстаивал эту концепцию, начиная с 1983 г., когда он впервые заявил о том, что агрессивность была будто бы обусловлена формационной принадлежностью горских «вольных» обществ, лишь недавно расставшихся с родоплеменным строем.
В своей публицистической работе об осетино-ингушском конфликте Блиев писал, что «современный ингушский тайп еще недавно обладал всеми признаками классического иро-кезского рода… и многое из происходящего сегодня в Ингушетии объяснимо именно этими признаками». Он убеждал читателя, будто причиной конфликта была «стадиальность» ин-гушского общества, якобы жившего по законам «военной демократии» и обладающего «осо-бой агрессивностью». В подтверждение своих слов он ссылался на набеги ингушей на каза-чьи станицы в конце XIX и начале XX в., ни слова не говоря о том, что казаки силой заняли земли, ранее принадлежавшие ингушам. Все это должно было продемонстрировать, что кро-вавое осетино-ингушское столкновение осени 1992 г. было лишь следствием очередного ин-гушского «набега». Зато Блиев хвалил Дж. Дудаева за проявленную тем мудрость, позво-лившую ему уберечь Чечню от участия в конфликте.
Вместе с тем, в своих научных публикациях Блиев говорил именно о чеченцах, про-должая настаивать на том, что «набеговая система», жестко связанная с тайповой структу-рой, приводила к неизбежным войнам с соседями. Он даже пытался ссылаться на этот «архе-тип» для объяснения событий в Чечне в 1990-х гг. При этом он, во-первых, игнорировал данные о том, что накануне и в период русской колонизации набеги столь же часто соверша-лись ингушами и осетинами, и не объяснял, почему эти народы остались в основном в сто-роне от участия в Кавказской войне. Во-вторых, противореча своим утверждениям о связи «набеговой системы» с традиционными, т. е. языческими, тайпами, он возлагал всю вину за ее расцвет на ислам, ибо, по его утверждению, «язычество осуждало жестокости». В-третьих, он видел в «набеговой системе» некий архетип, неизвестно каким образом сохранившийся в период советской модернизации и в неизменном виде доживший до конца XX в. Мой опыт исследований у тлингитов Аляски говорит о другом. Ведь, хотя еще сто лет назад тлингиты были одним из самых воинственных племен северо-западного побережья Северной Америки, сегодня они стремятся демонстрировать образцы миролюбия и в борьбе за свои права опи-раются лишь на силу закона. Мне доводилось слышать от них, что сегодня именно они яв-ляются гарантом мира в Северной Америке. Никаких признаков «военной демократии» я там не обнаружил. Поэтому говорить о необычайной устойчивости каких-либо «архетипов» в современном мире не приходится. Наконец, Блиев полностью обошел вопрос о том, почему же «набеговая система» не заставила генерала Дудаева вмешаться в осетино-ингушский конфликт. Иными словами, анализируя современные этнические конфликты, Блиев предпо-читал ссылаться на некие «архетипы», тем самым фактически оправдывая политику властей, которая и создавала основы для конфликтов.
Между тем, развивая идеи Блиева, его близкий коллега и соавтор Р. С. Бзаров приме-нил его концепцию к ингушам, архаизировал их социальное устройство в 1920–1930-х гг. и на этом основании заявил, что «ингушское общество не смогло найти своего места в Отече-ственной войне» и это будто бы привело к катастрофическому развитию событий и депорта-ции. Правильно отмечая дискриминацию против ингушей в течение последних советских десятилетий, Бзаров делал обескураживающий и бездоказательный вывод о том, что якобы объективной основой осетино-ингушского конфликта послужило «резкое социально-историческое несоответствие ингушского социума тем процессам, которые определяют по-литическую и социально-экономическую жизнь окружающих народов и государства (СССР, а затем РФ) в целом».
Все это свидетельствует о том, что в 1990-х гг. в риторике осетинских авторов появи-лись элементы «культурного расизма», и конфликт фактически переводился из области по-литики в область культуры. Образцом «культурного расизма» служат следующие слова од-ного осетинского публициста: «Этническая психология – это образ и уровень мышления, складывающиеся у того или иного народа тысячелетиями и определяющие нормы его пове-дения, категории нравственности, отношение к общественным процессам, его способность и желание давать критическую оценку прошлому и настоящему во имя собственного станов-ления как народа (нации), уважаемого другими и способного к сосуществованию с окру-жающими его народами… Но когда народ, нация игнорирует общепринятые в цивилизован-ном мире нормы поведения, но не делает выводов и оценок своему преступному поведению, когда таковое поощряется и становится символом нравственного воспитания сменяющихся поколений нации, то такие нормы поведения рано или поздно переходят на ее генетический уровень и коррекции внешними факторами воздействия не поддаются». В соответствии с платформой «культурного расизма» автор этих рассуждений убеждал читателя в том, что ингушам не сможет помочь и рост образования.
Вслед за Блиевым среди осетинских интеллектуалов стало популярным представление об «избыточной пассионарности чеченцев [и ингушей. – В. Ш.] с их реликтовым менталите-том, законсервировавшим уровень сознания эпохи “военной демократии”». Похоже, что эту концепцию усвоили российские военные и журналисты, усматривающие причину Кавказ-ской войны в столкновении державных российских интересов с традиционным укладом жиз-ни горцев (абречество, похищение людей, заложничество). Подхватили ее и некоторые мо-лодые московские историки. Мало того, идею Блиева о «горской экспансии» и «набеговой системе» с благодарностью подхватывают авторы шовинистических произведений, изобра-жающие чеченцев «варварами» и доказывающие, что русским якобы «свойственно чувство принципиальной несовместимости с чеченцами». В популистских терминах это отношение к чеченцам выразил вначале президент РФ Б. Ельцин, объявивший чеченцев «профессиональ-ными бандитами», а вслед за ним бывший директор ФСБ, генерал М. И. Барсуков, предста-вивший всех их «либо убийцами, либо бандитами, либо ворами». Очевидно, такая позиция и послужила основой для откровенно расистских справок российского МВД, где заявлялось, что «чеченцы по своим национальным особенностям есть прирожденные партизаны, дивер-санты». Фактически тот же образ рисовал московский писатель В. М. Логинов, называя ин-гушей «одним из наиболее диких чеченских племен», «малообразованным и самым беспо-койным народом на Кавказе», «более всех горских племен, преуспевшим в воровстве, грабежах, разбоях, убийствах». Любопытно, что, выступив в январе 2005 г. против ксенофо-бии и терроризма, бывший тогда президентом Северной Осетии-Алании А. Дзасохов ни сло-вом не обмолвился по поводу расизма. Совершенно очевидно, что российские чиновники еще не осознают угрозы с этой стороны.
Тем временем лозунг «невозможности совместного проживания» получает в России все большую популярность. Например, в конце 1990-х гг. в Ростовской области был проведен митинг, участники которого говорили о невозможности совместного проживания с чеченца-ми, балкарцы тогда же стали говорить о невозможности совместного обитания с кабардин-цами и черкесами, а черкесы и абазины заявили о невозможности совместного проживания с карачаевцами.
Если в 1992 г. лишь 1% москвичей заявили социологам, что деятельность представите-лей некоторых национальностей негативно сказывается на русской культуре, то сегодня это-го мнения придерживается несравненно большее число жителей столицы. Любопытно, что уже социологический опрос октября 1992 г. показал, что нетерпимость к чеченцам возраста-ла с повышением образовательного ценза. А так как большинство москвичей не имело опыта личного общения с чеченцами (а те немногие, кто имел такой опыт, проявляли к ним симпа-тии), социологи справедливо сделали вывод о том, что речь идет о стереотипах, почерпнутых из СМИ и массовой литературы. Действительно, проведенный недавно анализ популярной литературы о чеченской войне показывает, что авторы таких книг всеми силами навязывают читателям представление о якобы «природной жестокости» чеченцев, их «дикости» и «бан-дитском характере».

Глава 10. Экспансия расовой риторики

Если в советские годы власти одобряли заключение смешанных браков, и это подкреп-лялось научными аргументами, то в современной России все это ставится под сомнение. Так, модный женский журнал «Город женщин», открывая дискуссию о смешанных браках и со-глашаясь с тем, что не должно быть и речи о расовой исключительности, тем не менее видит проблему в «противостоянии разных, порой не сочетающихся этнических культур, религи-озных традиций и представлений, наконец, в языковой несовместимости». Журнал с трево-гой пишет о росте числа браков между русскими и выходцами с Кавказа и Средней Азии и предсказывает ассимиляцию ими русских. Затем редакция помещает статью, формально вы-смеивающую расизм, но фактически порождающую у читателя чувство тревоги в отношении межэтнических браков. Это чувство еще больше усиливается после чтения следующих ста-тей, говорящих о культурном шоке у женщины, проведшей три дня в семье своего мужа-турка, а также об обычае кражи невесты у вайнахов. Гораздо более скромные по объему ма-териалы о толерантности и позитивных сторонах межэтнических браков не способны урав-новестить негативные чувства и эмоции, порожденные чтением предыдущих статей.
Еще одним примером культурного расизма служат попытки связать преступность с эт-ничностью. В свое время начальник отдела регионального управления по борьбе с организо-ванной преступностью г. Москвы М. Сунцов говорил об «устойчивых особенностях поведе-ния, в том числе и криминальных, представителей отдельных этнических групп». Затем в центральной прессе стали появляться публикации об «этнической преступности». И вот уже армянский политолог назвал чеченцев «нацией-этнобандой», связав склонность к грабежу и разбою с «этнорасовой основой». Затем известный московский журналист М. Соколов, отме-тив расхождения в криминальной статистике для разных этнических групп и свойственный им разный набор преступлений, сделал вывод о якобы повышенном уровне преступности у чеченцев. Тогда же чеченцы едва ли не поголовно были обвинены в восстановлении средне-вековой работорговли. В свою очередь в Ставропольском крае подчеркивают необычно вы-сокий уровень преступности среди выходцев с Кавказа. Такие настроения отнюдь не остают-ся лишь в области риторики, а находят применение в правовой практике. Например, 3 июня 2005 г. прокурор Ярославской области М. Зелепукин отдал распоряжение проверить всех живущих там выходцев с Северного Кавказа как потенциальных террористов. Обвинения в едва ли не поголовной преступности раздаются и в адрес цыган.
Все это находит поразительное сходство с позицией американского расиста Д. Дюка, утверждающего, что афроамериканцам будто бы генетически свойственно антисоциальное поведение. Хуже того, пищу таким взглядам дают некоторые специалисты, возрождающие пропаганду старого биологического расизма в виде евгеники. В частности, некоторые вновь начинают объяснять преступность или терроризм генетическими особенностями, хотя такой примитивный подход уже давно опровергнут наукой. Мало того, в настоящее время хорошо известно об опасностях евгеники и ее использовании расистами и нацистами для экспери-ментов над живыми людьми.
В течение последних 15 лет некоторые авторы начали злоупотреблять термином «гене-тический». Так, выступая в годы перестройки на «круглом столе» в редакции газеты «Прав-да», известный художник И. Глазунов назвал интернационализм «генетическим свойством русского народа». Десять лет спустя философ В. Л. Калашников говорил уже о патриотизме, якобы «генном», доставшемся русским от предков, а председатель партии «Христианское возрождение» В. В. Аксючиц писал о том, что «русскому человеку генетически передались противоречивые свойства славянского эпилептоидного типа (по определению Ксении Касья-новой)». Речь идет отнюдь не о метафоре, ибо в середине 1990-х гг. Глазунов уже выступил в журнале «Наш современник» с расовой трактовкой истории. Правда, Аксючиц был менее последовательным или же понимал генетику в духе Ламарка, а не Менделя. Признавая, что «генетически русский человек склонен к индивидуализму и замкнутости», он доказывал, что «буйная природа славянина» будто бы укрощается православным воспитанием, прививав-шим ему соборность.
Некоторые философы, заинтересовавшиеся социобиологией, начали писать о якобы имманентно присущей этносам ксенофобии, будто бы унаследованной ими от животных предков и выражающейся в мифах, верованиях и стереотипах поведения. Иных авторов эти рассуждения ведут еще дальше – к биологическому расизму, к рассуждениям о генетически заданных отличиях разных народов по интеллекту. В свою очередь это приводит к утвер-ждению об особо одаренных народах . Экономист И. В. Можайскова, посвятившая четыре тома изучению судьбы России с эзотерической точки зрения и черпающая основы премудро-сти у Гумилева, утверждает, что у этноса имеются биологические основы и что генетический код якобы может наделить его одаренностью. По ее мнению, талантливость русских объяс-няется особым генофондом, полученным в результате «пассионарного толчка». Директор Института Дальнего Востока, философ М. Л. Титаренко пишет о «биологической пассионар-ности русского народа». Академик Н. Н. Моисеев шел еще дальше и уже не только этногенез (вслед за Гумилевым), но и цивилизацию объявлял «природным явлением». Специалист по Аристотелю, философ А. Й. Элез, одно время работавший на кафедре этнологии МГУ, скло-нен рассматривать этнос как «сущностно биологическую группу», хотя сетует на неразрабо-танность этой проблемы биологами и жестко критикует Гумилева за «зоологизаторство». Руководствуясь той же логикой и опираясь на вызывающую сегодня у ряда специалистов сомнения советскую теорию этноса, новосибирский философ В. В. Мархинин писал, что «и племя, и нация представляют собой в биологическом срезе популяцию», и рассматривает этнос как «природно-биологическую популяцию». К сожалению, эта нездоровая тенденция проникает и в добротные во всех других отношениях труды росийских историков. Например, в интересном исследовании Е. Б. Черняка можно найти утвреждение о влиянии неких биоло-гических факторов на «этническую энергию» . В свою очередь востоковед Б. С. Ерасов верит в «природно-биологическую» обусловленность этноса . Во всем этом трудно не усмотреть влияния как взглядов Гумилева, так и сторонников советской теории этноса, рассматривав-шей эндогамию как «стабилизатор этноса». К сожалению, последнее открывало возможность трактовки этноса как «биологической популяции».
Популярность биологизации этнических групп придали выпускаемые массовыми тира-жами псевдонаучные произведения Л. Н. Гумилева. Известно, каким высоким спросом поль-зуются в наше время его книги. По иронии судьбы, многие люди видят в нем одного из крупнейших историков, и журналисты не спешат их в этом разубеждать. Иной раз даже про-тивники агрессивного национализма и расизма соглашаются с тезисом о «биологической принадлежности к нации» и представляют развитие нации «частью природы». Некоторые психологи видят в концепции Гумилева путь к преодолению кризиса в этнопсихологии. Вслед за ним они делят людей на «пассионариев» и «субпассионариев», заявляя, что эти ка-чества якобы наследуются. Столь же послушно они подхватывают и рассуждения Гумилева о якобы культурно обусловленных некомплиментарных взаимоотношениях между «суперэт-носами» и порождаемых такими контактами «химерах», не сознавая, что, по сути, воспроиз-водят расистскую риторику. Мало того, идеи Гумилева популярны у работников системы образования, и в школы внедряются курсы, основанные на его концепциях. Так уже на школьной скамье учащимся прививается изрядная доза расовых предрассудков. Поэтому наблюдающийся сегодня рост ксенофобии среди молодежи отнюдь не является случайным.
В основе такой идеологии лежит представление о локальных культурах, развивающих-ся исключительно своим своеобразным путем, не имеющих ничего общего друг с другом и неспособных достичь полного взаимопонимания в силу их разного «духа». Например, вслед за Гумилевым, марийский историк В. П. Шалаев утверждает, что «развитие народов подчи-няется законам биологического, естественно-природного цикла». Но, как следует из теории этногенеза Гумилева, народы развиваются несинхронно и находятся на разных фазах этноге-неза, что якобы и определяет их «некомплиментарность» по отношению друг к другу.
Еще одним фактором «некомплиментарности» представляется религия. Ведь сплошь и рядом отождествляя дух с религией, этот тип национализма иной раз пытается создать или возродить свою собственную религию или же национализировать одну из мировых религий, например, христианство, в лице какой-либо особой его конфессии, и свести его роль к чисто локальному вероучению. Но «цивилизации», основанные на таких вероучениях, будут неиз-бежно входить в конфликт друг с другом, и это неизбежно ведет к культурным войнам.
А вот как развивает теорию Гумилева современный татарский историк Р. Г. Сайфул-лин, также считающий этнос «биологической популяцией». Он представляет масовый террор внутренним фактором саморегулирования этнической системой плотности своих популяций. Для него это – «хирургическая операция по удалению загнивающих клеток организма этно-са». Поэтому он настаивает на том, что «в современных условиях оптимизировать внутрен-нюю структуру суперэтносов представляется возможным только посредством функциониро-вания организованного и контролируемого государством массового террора». Политику геноцида он называет инструментом оптимизации внутренней структуры этноса, ссылаясь при этом на практику германских нацистов. Комментарии здесь, как говорится, излишне.
Любопытно, что сегодня подход Гумилева пытаются развивать некоторые ученые, за-чарованные «расово-этническими качествами общности» или «инвариантами биосоциальной организации», якобы и лежащими в основе «цивилизации». Получив симпатии у чиновников, такие представления входят в государственные программы. Например, в 1994 г. на кафедре социологии Башкирского государственного университета был разработан проект концепции государственной программы «Возрождение и развитие тюркских народов России», поддер-жанный Министерством по делам национальностей России. В этом проекте имелся целый раздел, посвященный «биогенетическим основам этноса».
Эссенциализация этнических групп и этнических отношений, поддерживаемая нема-лым числом российских ученых, уже получила широкую публичность, будучи подхваченной системой школьного образования, многими журналистами и писателями. Этому спешат от-дать дань и другие «властители дум». Например, председатель исполкома Фронта нацио-нального спасения И. Константинов полагал, что протестантская этика несовместима с рус-ским характером, и доказывал, что «особенности национального характера, складывавшиеся на протяжении столетий, - это константа, которую не перечеркнут никакие реформы, не из-менит никакое промывание мозгов. Можно ввести в сознание человека чуждые ему ценно-сти, но, придя в столкновение с глубинными психологическими установками, они потерпят фиаско, иначе нация исчезнет». Этому вторят и другие последователи Гумилева, утвер-ждающие, что «этнокультурные доминанты различных суперэтносов несовместимы» и, сле-довательно, например, «российский и романо-германский суперэтносы необъединяемы», не говоря уже о христианском и мусульманском «суперэтносах». Идея о несовместимости неко-торых этносов обсуждается даже на научных конференциях и разделяется рядом известных ученых.
В настоящее время расистские рассуждения нередко звучат из уст модных ныне эзоте-риков и астрологов. Например, ссылаясь на поддельную хронику «Ура Линда», популяризи-ровавшуюся в нацистской Германии Германом Виртом, А.Г. Дугин пишет о расовых типах и представляет их вечными носителями тех или иных политических режимов. Так, «фризы» (т. е. «арийцы») выступают у него носителями демократического начала, а «финны» – деспоти-ческого. И он настоятельно рекомендует даже не пытаться навязывать им что-либо иное во избежание коллапса. Действительно, Дугин исходит из представления об абсолютных разли-чиях между народами (этносами) – в политических системах, моделях власти, истории, кор-мящем ландшафте. Народ для него, как, впрочем, и для евразийцев 1920-х гг. – это «соборная личность», а каждая цивилизация имеет сугубо свой «цивилизационный код». Выступая на VI заседании Евразийского экономического клуба в Москве 28 июня 2005 г., он доказывал, что даже само знание и образ мыслей имеют этническую окраску, ибо для него народы раз-личаются и по особенностям мировоззрения, восприятия действительности. Якобы этим и диктуется необходимость этнического образования, ибо система знаний и их восприятия у каждого этноса своя. Иными словами, здесь мы встречаемся с классическим образцом диф-ференциального (культурного) расизма, как его определил П.-А. Тагиефф.
В свою очередь в рассчитанном на российскую политическую элиту журнале «арий-ский астролог» П. Глоба настаивает на коренных психологических различиях между «евро-пейцами, потомками протоариев, и азиатами, воплощающими две формы коллективной пси-хологии – солярную и лунарную». И он заявляет: «Что приемлемо для представителя белой расы…, то не может быть принято человеком ‘восточного типа’…». Еще откровеннее выра-жается Дугин, мысль которого поглощена кошмаром мондиализма (термин Новых правых). Он связывает его с масонами, за которыми якобы маячит «еврейская диаспора». Поэтому его внимание приковано к «иудейской общине», и он представляет ее явлением, «глубоко чуж-дым индо-европейскому складу мышления, индо-европейской культуре» и пророчит неми-нуемую конфронтацию «иудеев» с «арийцами». Правда, он видит в ней «метафизическую войну», в которой победит интеллект. Однако евреев он недвусмысленно изображает вра-гом . За всем этим стоит риторика Новых правых, старательно скрывающих расистские ло-зунги за «политически корректными» формулировками.
Хуже того, риторика «нового расизма» все чаще проникает в язык науки. Так, в интер-вью газете «Известия» петербургский социолог, обсуждавший проблему скинхедов, бросил фразу о том, что «мы имеем дело с конфликтом культур». Между тем, объясняя причины жизнеспособности движения скинхедов, она указывала, прежде всего, на заинтересованность в этом политиков, чиновников, правоохранительных органов, - все это, разумеется, не имеет никакого отношения к какому-либо «конфликту культур». Аналогичным образом академик РАЕН, руководитель лаборатории системных исследований здоровья Государственного на-учно-исследовательского центра профилактической медицины им. Манзурова д. м. н. И. А. Гундаров объяснял «вымирание нации» «результатом навязывания исторически и культурно чуждых для нас духовных ценностей. Западный тип мышления, всячески внедряемый в соз-нание русского человека, противоречит его нравственно-эмоциональному генотипу, и выми-рание нации является специфической реакцией русского человека на чуждую духовность». В. В. Аксючиц также доказывал, что русский человек (очевидно, по «генетическим» причи-нам. В. Ш.) неспособен органично вписаться в современную потребительскую цивилизацию. В 1992 г. в своем интервью корреспонденту «Правды» А. И. Вольский сообщил удивленному читателю, что ученые из Института общей генетики Российской академии наук якобы обна-ружили единый генетический код, объединяющий все народы СССР. Известный социолог Б. А. Грушин как-то заявил в интервью, что нации отличаются как по своему характеру, так даже и по физиологическим особенностям. Такие высоко эмоциональные, но не имеющие никаких научных оснований, заявления нередко раздаются из уст представителей россий-ской элиты. Между тем, они весьма далеки от живой реальности.
К сожалению, почву для рассмотренных здесь представлений создают некоторые идео-логемы, получившие неоправданную популярность в российской науке (особенно в культу-рологии) в 1990-х гг., такие как «архетипы», «национальный характер», «этнопсихология», «цивилизационный фактор», «национально-психологический код», «экология культуры» и т. д. Еще печальнее тот факт, что в последние годы они начали широко использоваться в сфере образования. Все это создает определенную атмосферу, позволяющую чиновникам вводить дискриминационные ограничения, а органам правопорядка применять их на практике, ска-жем, в отношении, так называемых, «лиц кавказской национальности».
Эссенциализация этнических групп приводит к весьма нездоровой тенденции в области права. С целью защитить свои группы от дискриминации некоторые ученые настаивают на том, что не только индивиды, но и целые «этносы» должны быть наделены определенными правами. Однако, продолжая эту мысль, логично полагать, что в этом случае «этносы» должны иметь и ответственность. Действительно, отдельные авторы уже ставят вопрос о коллективной ответственности этнонаций, что фактически восстанавливает в правах сталин-ское «правосудие» с его стремлением обвинять в преступлениях целые народы.
Наконец, следует отметить, что, правильно понимая суть нового расизма как реифика-цию определенных культурных особенностей и искусственное превращение их в неотъемле-мое свойство определенных социальных или этнических групп, некоторые авторы-патриоты некорректно приписывают его ненавистным им либералам и демократам. При этом утвер-ждается, что те якобы хотят либо вбить клин между русским и нерусскими народами, либо даже вовсе поставить под сомнение принадлежность русских к роду человеческому, проти-вопоставить «правящие верхи» «темным массам» и сделать идею демократии спецификой именно Западной цивилизации, по культурным причинам недоступной всем другим. При этом используются подтасовки, искажение смыслов и приписывание своим оппонентам не-свойственной им позиции.

Глава 11. Возвращение «старого» расизма

Одновременно в 1990-х гг. в риторике активистов ряда российских радикальных поли-тических движений и партий начали звучать идеологемы традиционного биологического расизма. Однако теперь он выступает в новой оболочке, обращаясь к упомянутому выше оборонительному аргументу. Если в XIX в. биологический расизм изображал белую расу высшей и обосновывал ее якобы законное право на господство в мире, то в начале XXI в. она уже представляется едва ли не реликтовой, которую следует спасать от вымирания. Лозунг «спасения белой расы» становится основой для международного движения белых расистов, готовых пожертвовать национальными ценностями во имя расовых.
Эти веяния докатились и до России. Несколько лет назад в Москве под руководством П. В. Тулаева, В. Б. Авдеева и А. М. Иванова (Скуратова) был создан филиал «Европейской Синергии», возникшей в 1993 г. Называя себя лидерами праворадикальных интеллектуалов, они популяризируют в России неоязыческие учения с расовой окраской. В 1990-х гг. П. В. Тулаев и В. Б. Авдеев делали это на страницах журнала «Наследие предков» (его название отнюдь не случайно является аналогом немецкого «Аненербе», научно-оккультной органи-зации, работавшей в нацистской Германии в структуре СС, руководимой Г. Гиммлером). В 2000 г. для пропаганды расовых идей они учредили журнал «Атеней». Писатель Авдеев, вы-пускник МЭИ и инженер по профессии, почему-то объявляет себя антропологом и «отцом русской расовой мысли». В 1999 г. он основал «Библиотеку расовой мысли», в которой изда-тельством «Белые альвы» издаются и переиздаются работы как нынешних российских раси-стов (ни одного ученого среди них нет), так и классиков западного расизма. Достаточно на-звать сборник переведенных с немецкого А. М. Ивановым статей Ганса Гюнтера («Избранные работы по расологии». М., 2002), главы немецкой антропологической школы эпохи нацизма, подводившего псевдонаучную базу под арийский расовый миф.
Свои взгляды Авдеев объясняет так: «Мы рассматриваем биологические, наследствен-ные признаки человеческого организма в его расовой привязке в социальном, культурном, политическом, историческом аспектах». Объявив себя «основателем расовой школы», зани-маться собственными исследованиями он не намерен. Ему хватает данных, собранных «на-учным расизмом» в XIX – начале XX вв., и он заявляет: «Мы должны исходить из тех реалий и той терминологии, которые были сформулированы основоположниками расовой науки». Однако быть жалким эпигоном ему тоже не хочется, и его идеи немало удивили бы «осново-положников». Например, для него «русский народ – совокупность людей с повышенным процентом одного и того же гена биохимического кода». Следовательно, «тот, кто записался в русы, - это пришлый элемент, вот отсюда вся славянщина как раз и берётся. Вот это всё и надо выгонять. Оставлять чистое расовое ядро. А пришлые помеси никого не интересуют и не должны рассматриваться ни в каком контексте».
Расу Авдеев отождествляет с «породой», находя ей полные аналогии в животном мире, а расологию объявляет «универсальной наукой, объясняющей на основе наследственных групповых характеристик индивидов их социальное, политическое, культурное, религиозное, сексуальное и иное поведение». Он убежден в том, что «на 80% поведение человека детер-минировано его наследственностью, т. е. расово-биологическим субстратом, и только на 20% - воздействием культуры». Тем же фактором он объясняет и мировоззрение человека. Меж-ду тем, апеллируя к биологическим факторам, он не объясняет, во-первых, какими именно генами определяется эта наследственность, а во-вторых, с чем связана вариативность инди-видуального человеческого поведения. На удивление, объясняя «расовые особенности», он опирается на статистику, полагая, что именно средние показатели дают представление о не-ких имманентно присущих расе чертах. Ему не приходит в голову, что, если мировоззрение и поведение обусловлены генами, а раса строго связана с уникальным набором генов, то ника-кой индивидуальной вариативности быть не может, и вовсе не статистические приемы сле-довало бы использовать для изучения такого феномена, будь он реален. Далее, настаивая на том, что окружающая среда, включая природную, не оказывает никакого влияния на биоло-гические особенности расы (и это верно), он готов полагаться на некие психологические ме-тоды для «исцеления» русских. Настаивая на расовом единстве, он в то же время отрицает какое-либо единство белой расы, ибо, по его мнению, в западном мире «белые нордические инстинкты поставлены на службу семитской системе ценностей». Но, если дело обстоит так, т. е. если раса способна поддаться влиянию иных ценностей, то о каких генах может идти речь? На удивление, никаких противоречий Авдеев здесь не видит. Иными словами, в основе его идей лежит псевдонаучная традиция, которой увлекались многие интеллектуалы конца XIX – первой половины XX в. и которая была с благодарностью подхвачена нацистской нау-кой и практикой. К современной научной мысли все это не имеет никакого отношения.
Между тем, опираясь на все эти сомнительные рассуждения, Авдеев предсказывает, что «будущее человечества – это расовые войны», и его познания в «расовой науке» не остаются втуне. По приглашению Комитета Государственной Думы по делам СНГ и связям с соотече-ственниками он выступал 23 ноября 2004 г. перед народными избранниками, посвящая их в расовый смысл мировых событий.
Авдееву вторит его соавтор, физик по специальности (кончил МФТИ) А. Н. Савельев, депутат Госдумы от партии «Родина». В недавно вышедшем памфлете «Последний век Бело-го мира» он в очередной раз вслед за Шпенглером сокрушается по поводу близящегося «за-ката Европы», но в отличие от того, предчувствует и крах России. Для него все это рисуется в апокалиптических тонах как «смерть Белого мира» от «расового нашествия». Главную беду он видит в том, что «новая антропология Запада отвергла расовую теорию и утвердила прин-цип культурного релятивизма». Савельев с раздражением отметает термин «русский фа-шизм», видя в нем поклеп на добропорядочных русских консерваторов и патриотов, якобы только и заботящихся, что о национальных ценностях. В «антифашизме» он усматривает «циничную агрессию против Белого человека», которую ведет некая «антинация» («антисис-тема», по Гумилеву). Иммигрантов автор называет «варварами», массами проникающими на земли «Белого мира» якобы для того, чтобы поднять там восстание. Он сочувствует «Белому миру», будто бы терпящему страдания от «давления инорасового населения», и с ужасом пророчествует о том, что к середине XXI в. «традиционные ‘белые’ территории будут полно-стью очищены от европейцев». Он пытается вызвать у читателя бурные эмоции, заявляя о том, что будто бы «всюду белый человек подвергается чудовищной криминальной агрес-сии». Он запугивает того «небелым расизмом», якобы готовящим геноцид белых. Наконец, он призывает русских к «расовой солидарности», а власть к тому, чтобы она «остановила уничтожение Белого человека». И он стремится всеми силами натравить общественность на «доморощенных либералов» и «инородцев». Фактически перед нами программа этнических чисток, опирающаяся как на «культурный», так и на «оборонительный расизм», причем про-грамма, отстаиваемая заместителем руководителя одного из важнейших думских комитетов!
В 2002-2003 гг. московским издательством «Вече» выпускались серии книг под общи-ми названиями «Великие тайны» и «Тайны земли русской», где популяризировался славяни-зированный арийский миф, воспроизводящий основные идеологемы нацистского арийского мифа. Нынешние энтузиасты этого мифа любят ссылаться на поддельную «Влесову книгу», выдавая ее за подлинную летопись дохристианской Руси. На удивление, эта фальшивка на-чинает проникать даже на страницы учебной литературы.
В течение последних 10-15 лет некоторые интеллектуалы озаботились чистотой крови и стремятся доказать, что их народ может выжить, лишь избегая смешанных браков. Наи-большее внимание чистоте крови уделял чеченский филолог Х. Бакаев (Д. Баксан), с ненави-стью писавший о переливании крови советскими врачами, видя в этом один из методов ас-симиляции этнических меньшинств, к которой якобы стремилась советская власть. «Главная работа по смешению (крови) шла негласно, в институтах, клиниках, больницах и станциях по переливанию крови», - писал он. Другим методом он считал межэтнические браки, приво-дившие, по его мнению, к растворению местных народов среди русского населения. Считая этнос, вслед за Гумилевым, «живым биологическим организмом», он усердно повторял слова того о том, что смешение крови будто бы вело любую нацию к гибели. Зато он восторгался деятельностью германских нацистов, которые «пытались, во-первых, не допустить смешение немецкой крови с кровью чужеродных этносов и, во-вторых, старались, по мере возможно-сти, очистить "запачканную" кровь своей нации». Обнаруживая много общего между кон-цепцией Гумилева и взглядами Гитлера, Бакаев находил деятельность последнего достойной восхищения.
В унисон Бакаеву рассуждает и ингушский филолог Б. Ферх: «… кровь – это субстан-ция духа, того духа, который осенял предков и знал течение их мысли. Только этот наследст-венный дух может раскрыть галгаю мудрость его предков, которая является его психогене-тическим наследием, хотя он в силу материальной иллюзии и охватившего его невежества может и не знать о ней. Нужно вспомнить в себе самый высокий разум своих предков. Если чистота крови не имеет значения, то почему же селекционеры стремятся вывести чистокров-ную породу существ? До тех пор, пока дух не завершит свою работу по дифференциации внутри расы, чистота крови необходима для улучшения человеческого вида. Но после того, как дух подойдет к своей конечной дифференциации внутри расы, то необходимо смешение или метисация, чтобы данный народ или раса не исчезли окончательно. Поэтому галгайское представление о чистоте крови не имеет ничего общего с расистскими теориями. Они просто говорили, когда кровь нации постареет, то нужно омоложение кровей. Но пока кровь нации молода, то нужно соблюдать “чистоту” крови». Иными словами, в полном соответствии с расовой теорией этот автор делал духовную жизнь («дух») функцией крови и в то же время вслед за Гумилевым повторял, что, достигая предела своего существования, народ может продлить отпущенный ему срок путем межэтнических браков.
К сожалению, расистские (в духе как старого, так и нового расизма) и антисемитские рассуждения встречаются иной раз даже в работах российских специалистов по этнополити-ке, культурологии, истории и политологии. Например, в ряде работ, написанных специали-стами, можно встретить утверждение о том, что будто бы образное, конкретное мышление африканцев является следствием якобы «специфической высшей нервной деятельности нег-роидной расы». Такие идеи нередко подхватывают и толстые художественно-публицистические журналы. Например, в 1996 г. журнал «Наш современник» публиковал книгу известного художника-патриота И. С. Глазунова «Россия распятая», где история рас-сматривалась исключительно с расовой точки зрения. Все это служит иллюстрацией того социального явления, которое московский социолог Л. Д. Гудков назвал «деградацией эли-ты», имея в виду снижение уровня критического мышления и сдвиг к популистским на-строениям, что характерно для немалого числа современных российских интеллектуалов.
Иными словами, трансформация конца XX в. болезненно сказалась на нашей интеллек-туальной элите, сделав ее весьма уязвимой от паранаучных представлений. В этой среде с устрашающей скоростью распространяются идеологемы нового расизма, выступающего се-годня в двух видах – во-первых, в виде «культурного расизма», объявляющего определенные культурные коды и поведенческие стереотипы имманентно присущими определенным чело-веческим (этническим, расовым) группам, и, во-вторых, в виде «оборонительного расизма», озабоченного «вымиранием белой расы». Оборотной стороной таких настроений является «этнический расизм», выражающийся в стремлении отдельных этнических меньшинств со-хранить свою идентичность и добиться приемлемого политического статуса ссылкой на свой якобы особый расовый тип. К сожалению, пищу для всех такого рода установок нередко дает современная российская школа.
Расистская идеология не остается бесхозной, и ею уже открыто руководствуются неко-торые, пусть и карликовые, но весьма шумные политические партии и движения. Например, лидер Народной национальной партии А. К. Иванов-Сухаревский, активно привлекающий к себе скинхедов, готовит их к борьбе за «спасение белой расы». О том, какими методами и с какой результативностью они в последние годы следуют его указаниям, говорит тот факт, что в 2004 г. по расовым мотивам в России были убиты 44 человека, что в два раза выше по-казателя предшествующего года. Называющие себя «чистильщиками», скинхеды, по подсче-там правозащитников, достигают в России 50 тыс. человек, тогда как на весь остальной мир приходится 70 тыс. скинхедов.
Для успешного преодоления расистских идеологем предстоит многое перестроить в мировоззрении современных обитателей России, включая и ученых. Но главным полем про-тивостояния расизму и шовинизму должна стать российская школа. А пока в России наблю-дается рост расистских настроений, выражающихся в дискриминации по расовым признакам и нападениях на «расовочуждых». Еще в начале 1996 г. Комитет ООН по ликвидации расо-вой дискриминации отмечал рост активности расистских организаций, усиление расистских настроений у населения и симптомы расовой дискриминации в России. В 2003 г., по данным «Международной амнистии», было зарегистрировано 204 нападения на расовой почве. В 2004 г. их число увеличилось. Правозащитники фиксируют резкий рост активности скинхе-дов за последние два года. Борьба с коричневой и расистской опасностью становится более чем актуальной, ибо список погибших от рук новоявленных расистов с устрашающей скоро-стью пополняется все новыми именами. 19 июня 2004 г. в своей петербургской квартире был застрелен известный российский этнолог Н. М. Гиренко, всеми силами стремившийся изба-вить Петербург от коричневой заразы. Это еще раз напоминает нам о серьезности угрозы, нависшей над Россией, и о необходимости сплочения всех здравомыслящих людей, чтобы предотвратить превращение России в последний на Земле заповедник расизма.